Кунашир. Дневник научного сотрудника заповедника. Лесной следователь. Александр Берзан
Неожиданно, перескочив через острые пики вершин крайних ёлок, на водную гладь лужи круто планируют две утки!
– Плюх!
Мы падаем…
Выставив бинокль перед лицом, я осторожно выглядываю из-за валёжины.
– Мандаринки!
Какие тут сомнения?! Эти уточки – словно с картинки учебника! Я передаю бинокль Александру, а сам наворачиваю на свой фотоаппарат объектив. У меня – мощный пятисотник! У него оптика – как у десятикратного бинокля! Только, изображение немного темнее.
Я крадусь в траве вперёд, закрываясь от уток стволом толстой ели, что растёт впереди нас…
Вот и ствол этой ёлки, я в него упёрся. Дальше – красться, просто некуда! Это дерево – последнее перед озерцом. До уток остаётся не более двадцати метров. Закрывая лицо фотоаппаратом, я медленно-медленно высовываюсь над стволом лежащей ели:
Мандаринки, селезень и уточка, выбираются на торчащую из воды посредине озерца рогозину сухой ёлочки. Стоя на этом «плотике», они чистятся – елозят по своим грудкам и пузикам плоскими, утиными клювами…
Опустившись на пузико, однотонно-серенькая, крапчатая уточка прячет свою головку под крыло. Она дремлет, сидя чуть выше уровня воды, на стволике сухостоины. Селезень продолжает чистить свои пёрышки.
– Ах, как наряден! – я восхищённо качаю головой, глядя в видоискатель фотоаппарата, – Раскрашен как попугай, одно слово – мандаринка…
Но, вот и селезень устраивается подремать…
– Устали уточки! – жалею я их.
– Бу-ухххх! Бу-ухх-хухххх!
Даже сюда, в глубину леса, прорывается далёкий грохот океанского наката. Я прислушиваюсь к этому грохоту и качаю головой: «Ох!.. Такая канонада! Пушечные залпы…». Сегодня – первый день после шторма. Океан раскачало и там, сейчас, творится что-то дикое. Одно слово – стихия…
Селезень дремлет… Но, свою голову, под крыло – он не прячет!
– Он стоит «на часах»! – понимаю я.
Мне, в оптику, крупным планом видно, как его закрытый глаз, время от времени, вяло открывается, для того, чтобы закрыться вновь. Кругом разлита тишина и покой…
Отсняв всю плёнку в своём фотоаппарате, я замираю в нерешительности.
– До вечера – совсем близко! – думаю я, – Нам нужно идти домой, а другого пути у нас нет! Нужно как-то обнаруживать себя. И уток – очень жалко…
Жалей – не жалей… Нам – никак, по-другому, не пройти! Я знаю, что вокруг озерца – совершенно непроходимый бурелом. Пройти, нам, можно только по воде этого озерца! Да и то – по самому его краю, под самый обрез голенищ болотников…
Я вздыхаю и начинаю обозначать себя. Заметив мое шевеление, уточки разом сбрасывают с себя дремоту! Соскользнув со своей сухостоины на водную гладь, они, внимательно оглядываясь по сторонам, плывут от нас за угол лужи…
Нам ничего не остаётся – у нас другой дороги нет. Мы осторожно шагаем вперёд, в лужу. Воды – под самый обрез голенищ! Не спеша переставляя в воде ноги, чтобы не залить воды в сапоги, мы бредём по самому-самому