Песнь для Близнецов. Евгения Белякова

      Пиршественный зал украсили, развесив по стенам венки и флаги. В огромном камине трещали поленья, сияли сотни свечей в канделябрах и люстрах – снаружи уже стемнело, была зима, – на балконе рассаживались музыканты, слуги расставляли на столах вазы с цветами из оранжереи. Столов поставили больше, чем обычно – помимо короля, его приближенных, баронов и графов, на пиршестве должны были присутствовать и особо отличившиеся воины. Конечно, их посадят за самый дальний от короля стол, и дадут самую простую пищу – но и это было большой честью. Они смогут рассказывать внукам, что пировали вместе с королем после славной победы.

      Наконец, все было готово. Шольц подал знак лорду Бауфуру, а тот кивнул двум слугам в праздничных ливреях, чтобы они открыли двери.

      Первыми в зал проследовали маркизы – дальние родственники королевской семьи. Они не имели голосов в Совете, не владели замками и военными отрядами, но зато у них имелись деньги – корона выплачивала им пожизненную ежегодную ренту и обеспечила громкие титулы. Поэтому они все как один были надутыми павлинами, как считал Шольц. Особенно маркиз Одоле. «Хотя этот больше похож не на павлина, а на жирного индюка», – язвительно подумал Шольц.

      Ему, потомственному дворецкому, было больно видеть, во что выродились носители королевской крови, пусть и одной восьмой, или шестой. Раньше маркизы являлись подспорьем для короля, поддерживали его во всем, вместе с ним ходили на войну… А эти, только раздался лязг оружия, попрятались в своих городских особняках – кто отговорившись подагрой, кто насморком.

      «Маркиз Берк сто лет назад прикрыл короля, своего двоюродного брата, от стрелы собственным телом… жаль, что ныне маркизы уже не те, за Одоле можно спрятать не только короля, но и с десяток рыцарей».

      Второй маркиз, Жюль, был наоборот, худ, как щепка. «А этим можно было бы протыкать врагов», – продолжил свою аналогию Шольц. Однако на лице его ничего, кроме верноподданнейшего почтения, не виднелось. Дворецкие никогда не позволяют себе непочтительности, даже если внутри презирают кого-то.

      Третий маркиз, Этье, был невысок, бледен, как моль и некрасив – однако, он единственный их трех вызывал у Шольца некое подобие уважения. Он руководил Казначейством, и не только не крал из казны, как его собратья по титулу, но и хорошо делал свое дело.

      «Возможно, дело в лионской крови», – подумалось дворецкому. – «Все маркизы теперь куда больше лионцы, чем вердлендцы. А все потому, что сто лет назад их отправили в Турен с посольской миссией, трех сразу. Они женились там, изменили родовые фамилии на лионский лад…»

      Следом в зал вошли бароны. Семь вместо двенадцати, подумать только! Теперь они числом почти сравнялись с графами – семь на пять. Барон Толли загадочно умер этим летом, барона Боклэра обезглавили сегодня на Яблоневой,