Дневники: 1915–1919. Вирджиния Вулф
уныния. Несса не спала, а я провела день в Блумсбери. Сначала отнесла свои часы мастеру на Поланд-стрит373, и он сказал, что их нужно только почистить; потом пошла в «Omega», где в полутьме Роджер водил трех болтливых француженок по выставке и, как обычно, делал вид, будто французские манеры и язык вызывают у него особый восторг. Картины мерцали в полумраке; особенно меня впечатлил Гертлер374; работы Ванессы тоже очень хорошие, а у Дункана, как мне показалось, они милы и лишь претендуют на красоту. Фейт375 нервничала и тряслась, пытаясь заставить меня посмотреть ее показ платьев, ведь это был день частных просмотров. Мы пили чай в швейной комнате, ходили взад-вперед, поедая сухой пирог, пока Мейбл пришивала подкладку в углу, а Роджер писал письма на коленке. Потом появилась Несса, и мы ушли; по дороге домой я купила пальто абрикосового цвета. Пила чай на Гордон-сквер; меня постоянно озадачивает обновленное соглашение, из-за которого там нет гостиной376. Несса обдумывает какую-то новую схему образования377: 6 мальчиков, репетитор и гувернантка – все это она планирует на следующее лето. Мисс Эдвардс стала регулярно встречаться с солдатами на холмах, и, боюсь, ее сил на воспитание детей не хватит. Это была прелюдия к вечеринке на Гордон-сквер 46, куда я отправилась в сырость и слякоть ради двух часов жизни, которые, впрочем, принесли удовольствие. Обычные гости и привычное ощущение пребывания в знакомой, но возбуждающей атмосфере, где все люди, о которых мы привыкли думать, были во плоти. На полу сидело множество лохматых молодых женщин в янтаре и изумрудах. Молли, Ванесса и я являлись воплощением почтенной зрелости. Оливер казался нашим дружелюбным и веселым дядюшкой. Рэй походила на бабушку, очень властную, упитанную и авторитетную. Большую часть времени я провела с Оливером, а когда часы пробили десять, то встала и ушла – пример добродетели, если таковая существует. Потом нас накрыло уныние. Л. был раздражительным, удрученным и холодным. Мы легли спать. Я проснулась с ощущением провала и усталости. Это состояние накатывало на меня волнами целый день. Мы гуляли по берегу реки на холодном ветру и под серым небом. Оба согласились, что жизнь без иллюзий – отвратительная штука. Иллюзии не хотели возвращаться, но все же вернулись в 8:30 вечера, когда мы сидели у камина, и после наших веселых кривляний день подошел к концу.
Сегодняшний день был очень радостным, несмотря на худшее сочетание стихий, которое только можно представить: лютый холод, грозовое небо и дождь. Л. ходил в приют для пропавших собак, но безуспешно. Мы развесили объявления, однако надежда почти иссякла. Уже два дня нет писем.
11 ноября, воскресенье.
Воскресенье, очевидно, становится для нас тем же, чем оно было для наших отцов, – временем бурной светской жизни, и, поскольку исконно это скучный священный день, замысел не так уж плох. Но я все равно не знаю, чем можно оправдать наш обед у Веббов.
[Текст ЛВ] Я опрометчиво дал согласие иногда писать здесь страничку-другую, и теперь В. призывает меня
Улица в квартале Сохо (Вестминстер) в Лондоне.
Марк Гертлер (1891–1939) – английский художник. Ему покровительствовала Оттолин Моррелл, которая и ввела его в круг
Фейт Марион Джейн Хендерсон (1889–1979) – старшая сестра Николаса Багеналя (см. 30 августа 1917 г.), выпускница Ньюнем-колледжа Кембриджа, жена экономиста Хьюберта Хендерсона. Осенью 1917 года она временно помогала с пошивом одежды в мастерской «Omega».
В 1916 году аренда дома 46 по Гордон-сквер перешла от Клайва Белла к Мейнарду Кейнсу; там поселились несколько их друзей, вынужденных жить в Лондоне во время войны, а Клайв Белл оставил для себя и Ванессы лишь одну комнату.
См. ВВ-П-II, № 926.