Поразительное на каждом шагу. Алые сердца. Тун Хуа
нам пожилая служанка, увидев принца, торопливо поприветствовала его, а затем произнесла с заискивающей улыбкой:
– Почему тринадцатый господин не послал никого уведомить о его приходе? Госпожа сейчас принимает гостей. Я передам ей о вас, и она пошлет кого-нибудь вас встретить как положено.
– Нет нужды, – ответил тринадцатый принц. – Сегодня я лишь хочу выпить здесь с другом. Будет достаточно, если ты займешься вином и закусками для нас.
Старушка тайком взглянула на меня. Увидев, что я богато одета и к тому же смотрю на нее в упор, она поспешно опустила голову и сказала:
– Слушаюсь.
Тринадцатый принц явно не раз бывал в этом поместье. Он провел меня в одну из комнат, обставленную скромно, но со вкусом. Кроме мебели розового дерева ее украшала лишь стоящая на столике у окна белая фарфоровая ваза с беспорядочно втиснутыми в нее несколькими зелеными стеблями бамбука.
Оглядев комнату, я вслед за тринадцатым принцем опустилась на один из стульев и с улыбкой поинтересовалась:
– Здесь живет твоя наперсница?
– Когда мне бывало тоскливо, я часто приходил сюда пропустить пару чаш вина, – со смешком ответил принц. – С ней можно разговаривать.
Я кивнула, подумав, что обитательница этой комнаты, должно быть, из изысканных и просвещенных певичек, которые никогда не принимают у себя заурядных посетителей.
Через некоторое время та старушка и две молоденькие служанки внесли вино и кушанья. Накрыв на стол, они удалились, и мы с тринадцатым принцем начали пиршество.
Мы выпили по несколько чарок и постепенно разговорились. Мы успели обсудить все; от дворцовых пустяков перешли к забавным историям из прошлого и настоящего, от безбрежных степей Севера – к дождливой области Цзяннань, а разговор о пейзажной поэзии заставил нас вспомнить известных мудрецов всех времен. В конце концов неожиданно выяснилось, что мы оба почитаем Цзи Кана и Жуань Цзи[36]. Я и раньше чувствовала, что мы во многом схожи, а сейчас и вовсе, взбудораженная сверх меры, жалела, что мы не познакомились раньше.
За тысячи лет, что развивалась китайская культура, «три устоя и пять постоянств»[37] конфуцианства стали подобны огромной сети, в которой, связанный культурным и политическим главенством императорской власти, намертво запутывался любой индивидуум. Развитие полноценного индивидуализма в таких условиях было просто невозможно. Родившийся в смутные времена Цзи Кан, однако, был исключением. Он был подобен вспышке молнии, пронзившей черное ночное небо, кратковременной, но прекрасной. В своей выдающейся работе «Письмо о разрыве с Шань Цзюйюанем» он изложил главные принципы, на основании которых считал, что люди по природе своей равны. Стоит вспомнить его слова «порицаю Чэн Тана[38] и У-вана[39], презрительно отзываюсь о Чжоу-гуне[40] и Конфуции», и становится ясно: Цзи Кан полагал, что «совершенномудрые мужи», которых так превозносило конфуцианство, отвечают лишь набору критериев ценностей определенного класса и нельзя требовать от всех
Цзи Кан (кит.嵇康)(223–262) – китайский поэт и философ эпохи Троецарствия (220–280). Жуань Цзи (кит.阮籍)(210–263) – живший во времена Троецарствия поэт, философ и музыкант.
Три устоя и пять постоянств (кит.二纟冈五常) – традиционное для конфуцианства обозначение нормативных отношений между главными социальными ролевыми позициями и нормативных этических качеств. Три устоя устанавливают нормы отношений между правителем и сановником, между отцом и сыном, между мужем и женой, а именно следующие: правители, отцы и мужья обладают абсолютной властью над сановниками, сыновьями и женами. Пятью постоянствами же являются гуманность, должная справедливость, этико-ритуальная благопристойность, разумность и благонадежность.
Чэн Тан (кит.成汤) – первый правитель династии Шан (1600 г. до н. э. – 1045 г. до н. э.).
(Чжоу) У-ван (кит.周武王) – основатель династии Чжоу (1045 г. до н. э. – 221 г. до н. э.).
Чжоу-гун (кит.周公) – крупная политическая фигура эпохи Чжоу, младший брат У-вана.