Детектив&Рождество. Татьяна Устинова
со свечой в слегка подрагивавшей руке сделала шаг к окну. Желтые кляксы прыгали по стенам и потолку, ложились на занавеску. Всхлипнули доски пола, Анита остановилась, а поскуливание за окном сделалось громче, и из невнятицы вдруг вылепилось слово:
– Пусти-и-и!
Оно было произнесено с такой надрывной интонацией, что внутри у Аниты все сжалось. Она сделала еще шаг и, приблизившись к окну, отдернула штору.
Dios mio![1] Из-за стекла на нее глянуло иссиня-белое лицо с безумными глазами, смерзшимися стрелками ресниц и оправой из длинных свалявшихся волос. В качестве колоритного дополнения к портрету – клочковатая борода и оскаленные зубы. Ни дать, ни взять вурдалак, вышедший на охоту.
Разом припомнились недавние рассказы Вероники о воскресших мертвецах и их святочных похождениях. Будь Анита подвержена суеверным страхам, заголосила бы благим матом и хлопнулась в обморок. Однако она не страдала предрасположенностью к панике, а общение с Алексом сделало ее закоренелой материалисткой.
Преодолев оторопь, она внимательнее вгляделась в лик незнакомца.
– Пусти-и! – вновь просочилось сквозь раму.
Нет, не похож он на вурдалака. Скорее бродяга, которого нелегкая занесла к черту на кулички. Замерз, посинел…
Анита, как была, в комнатных туфлях и шали, наброшенной поверх ночной рубашки, вышла в сени. Залязгала засовом. Он был увесист, управиться с ним свободной рукой (второй держала свечу) было непросто.
На шум выбежала Вероника – она спала, не раздеваясь, лишь на голову повязывала чепец.
– Куда вы, Анна Сергевна? Вон же ведерко за поленницей…
– Дура! Там человек на холоде. Открывай!
– Какой человек? Откуда?
Вероника растерялась, но, привыкшая к повиновению, приказ выполнила.
Вдвоем они вышли из дома. Стужа моментально проникла под тонкие облачения, обожгла кожу, заставив ее покрыться мурашками. Хотя, сказать по правде, Веронику знобило еще раньше.
– Анна Сергевна, вернемтесь! – умоляла она. – Случись чего – как я Алексею Петровичу в глаза смотреть буду?
– Да помолчи ты! – огрызнулась Анита и завернула за угол, в палисадник, куда выходили окна спальни.
Незнакомец в полотняной рубахе и обтрепанных штанах, больше годящихся для ранней осени, нежели для глубокой зимы, стоял, погрузив ноги в сугроб и навалившись на стену.
– Эй! – окликнула его Анита. – Ты кто?
По виду он не соответствовал выходцу из светского общества, поэтому она пренебрегла этикетом и не стала обращаться к нему на «вы».
Услыхав ее голос, он повернул патлатую голову, попытался ответить, но окончательно потерял силы и сполз в снег, царапая ногтями бревна, из которых была сложена усадьба.
– Покойник! – выкрикнула Вероника заполошно. – Истинный крест, из гроба выпростался… Анна Сергевна, бежим отсель, пока он кровушки нашей не отведал!
– Да где ему… – Анита оттолкнула
Бог мой! (