Пролог: Мегатренд альтернативной энергетики в эпоху соперничества великих держав. Александр Мирчев
развитие. Поскольку угрозы безопасности для референтных объектов «выходят за пределы национальных границ [и] уже начинают разрушать священные границы национального суверенитета»[29], политика безопасности порождает импульсы, пересекающие различные области и вызывающие непредвиденные результаты.
Кроме того, растет число аудиторий секьюритизации, включая частных лиц, деловую и политическую элиту, военных лидеров, лиц, формирующих общественное мнение, сообщества, население и более широкое гражданское общество. Этой аудитории представляются позиции акторов в отношении той или иной угрозы и соответствующие действия по ее секьюритизации. В таком контексте будет полезным упрощением рассматривать аудиторию секьюритизации как глобальное сообщество отдельных лиц, групп и организаций, чьи интересы, ценности и цели пересекаются. Учитывая упомянутые угрозы, успешная секьюритизация требует, чтобы аудитория тоже принимала последствия предлагаемых действий.
По мере того как географически заданные ограничения и возможности влияния, которыми определялись интересы, утрачивают былое значение, обсуждение безопасности выходит за пределы, обусловленные пространственной ориентацией дискурсивных практик[30]. Чтобы акт секьюритизации считался правомерным, он должен быть сформулирован в понятиях, которые не только будут ясны, но и одобрены растущей, зачастую глобальной, целевой аудиторией[31]. Соответственно правомерность действий по секьюритизации будет отражать расширенные представления целевой аудитории о незащищенности, что приведет к множественности объектов, подлежащих секьюритизации. Контекст безопасности все больше «универсализируется» за счет заметного стирания различий между акторами секьюритизации и аудиторией. Аудитория становится все менее пассивной, что указывает на растущее значение общественного давления в вопросах формирования политики. У аудитории есть собственная позиция по отношению к угрозам, референтным объектам и действиям по секьюритизации. Она может проецировать собственные ценности на процессы секьюритизации. Угрозы, от которых аудитория хочет быть защищенной, динамически взаимосвязаны. При этом возникает дополнительная сложность: действия по секьюритизации одних субъектов представляют угрозу безопасности для других. Например, допрос подозреваемых в терроризме может восприниматься частью аудитории как угроза объекту защиты прав человека. Таким образом, аудитория, одобряющая действия по секьюритизации, не просто их принимает, но и иногда способна влиять на форму и реализацию процесса, а также воздействовать на безопасность других аудиторий[32].
Современная аудитория секьюритизации тоже меняется. Часть аудитории продвигает идеи, выходящие за рамки национальных интересов и границ, руководствуясь различными повестками дня, направленными на активное давление на государственных акторов по различным вопросам – от изменения климата до иммиграции.
Jessica T. Mathews, Redefining Security, Foreign Affairs 68, no. 2 (1989): 162–77; http://www.foreignaffairs.com/articles/44331/jessica-tuchman-mathews/redefining-security.
Помимо географических ограничений, еще один важный аспект секьюритизации, который изменился в результате глобализации и коммуникационных технологий, – ограничение по времени, то есть время до наступления угрозы, определяемой актом секьюритизации, а именно время, которым располагают акторы секьюритизации для уменьшения этой угрозы.
Например, использование религиозной, расовой или половой дискриминации в качестве основы для формулирования угроз будет иметь меньший успех у определенной аудитории. Маловероятно, что меры секьюритизации по борьбе с фундаменталистским терроризмом на Ближнем Востоке будут успешными, если они будут предполагать запрет на исповедание ислама.
Приемлемость секьюритизации требует создания ряда предположений о политических отношениях, ценностях и выборе одобренных инструментов секьюритизации, это означает, что секьюритизация – совместное предприятие актора и аудитории. Matt McDonald, Constructing Insecurity: Australian Security Discourse and Policy Post-2001, International Relations 19, no. 3 (2005): 297–320.