Проект особого значения. Макс Глебов
Петрова: лицо, как кусок вяленой говядины, набрякшие синюшные мешки под глазами, глубокие морщины у рта. Коротковатая верхняя губа, открывала пару длинных передних зубов. Он пошурудил по полкам, вывалил на стол какие-то пакеты, разобрал на две кучки, ткнул пальцем:
– Это тебе, Бо, это этим. Куда ты их?
Бо, засовывая своя порцию в рюкзачок, неопределенно махнула рукой:
– В хибару Нельсона отведу. Там чисто. Он бы не стал возражать. Как думаешь?
Суслик, пожал плечами:
– А есть разница? – и, уже явно адресуясь к Петрову, спросил, – чего стоите-то? Забирайте жорево.
– А платить? – Гена покрутил запястьем, демонстрируя желание приложиться уникомом к какому-либо терминалу.
Суслик отмахнулся:
– Не надо. У нас тут коммунизм, – и мрачно усмехнувшись, добавил, – военный.
Сграбастав все пакеты, опять загрузились в колымагу Бо. И еще через пару минут она высадила своих пассажиров у типового дома с темными окнами:
– Вот, ночуйте. Тут Нельсон жил. Теперь свободно. Там все работает: свет, душ, сортир, разберетесь. А я завтра подъеду с утреца. Ну покеда.
Но утра не случилось. Ночь вдруг взорвалась: содрогнулась, жахнула глухим, будто подземным, взрывом, застрекотала, заорала мятущимися срывающимися в крик голосами.
Петров вскочил: «Что? Что происходит?» – за окном, где-то позади домов вспыхивало и гасло. Наскоро одевшись, выскочили на улицу. Мимо бежали люди. В едва подсвеченной фонарями мутной жиже они казались тенями, бесплотными призраками, которых несет инфернальный ветер. Кто-то толкнул Гену в плечо:
– Чего встали?
Обернувшись, он признал давешнего мужика с продпайками, кажется, Бо обозвала его Сусликом. В руках у того был бластер.
– Давайте к арсеналу! – проорал Суслик.
– Что случилось? – крикнул Гена, и тут же подумал: «Почему я кричу? Почему он орет? Ведь и так все слышно. Это страх. Он пропитывает нас, заставляет орать, бежать».
– Муравьи периметр прорвали!
– Муравьи? Насекомые?
– Да кабы! Люди!
Они с Ксенией уже бежали рядом с Сусликом. Пригибались, когда казалось, что жахает совсем рядом. Вдруг Петров споткнулся и, выставив руки, влетел в мягкое и влажное. Поднявшись на коленки, он уткнулся взглядом в лицо: серое, измазанное пылью, мертвое лицо Бо. Ниже лица и тоненькой торчащей из расстегнутого ворота рубахи шеи было черное мокрое месиво. Посмотрел на свои ладони – они тоже были черными и мокрыми. Нет, не черными – просто темно – красными, кровавыми.
Суслик поднял валявшийся рядом с трупом бластер, сунул Петрову прямо в измазанные чужой кровью руки:
– Умеешь?
Гена покачал головой, на слова сил уже не было.
– Я умею, – Ксения отобрала бластер, чем-то пощелкала, – заряжен.
Они опять побежали. Но тут почти рядом просвистело.
– Ложись! – крикнул Суслик, и Петров, уже не думая ни о чем, рухнул в рыжую пыль.
Взорвалось,