Ганнибал. Кровавые поля. Бен Кейн
ушел с армией. Атия же не имела ни малейшего представления о том, что задумал ее сын.
– Маленький гаденыш! Не хотел бы я иметь такого сына… – Офицер покачал головой. – Впрочем, все это не имеет значения. Гораздо важнее другое: что ты и твои люди делали ночью около виллы?
Ганнон решил, что правда ничего не изменит, а потому ответил:
– Я надеялся найти кого-нибудь, кто знает, сколько в городе защитников.
– И ты нашел такого человека! Меня! – прохрипел офицер. – Но я тебе не скажу.
Дерьмо!
– Значит, ты производил разведку для Ганнибала?
Ганнон кивнул.
– Говорят, его армия направляется сюда, это так?
– Да.
Офицер секунду молчал, а потом спросил:
– Сколько?
– Около пятидесяти тысяч, – соврал Ганнон.
Лицо офицера потемнело, и карфагенянин испытал мрачную радость.
– Каждый день к его армии присоединяются все новые и новые жители Галлии.
Произнеся эти правдивые слова, Ганнон понял, что погорячился. Следующий удар был самым сильным из всех, а боль – такой невыносимой, что он потерял сознание, но пришел в себя, когда офицер влепил ему пощечину.
– Думаешь, это боль? Ты даже не представляешь, какие страдания тебя ждут. Ты превратишься в пустую оболочку, когда мои люди с тобой закончат.
Ганнон проследил за взглядом офицера, который посмотрел на инструменты, лежавшие на столе, и почувствовал, что его сейчас снова вырвет. Сколько пройдет времени, прежде чем он начнет молить о пощаде? Или до того, как обделается? Может быть, ему даруют быструю смерть, если он напомнит офицеру, что пощадил его в той стычке… Но уже в следующее мгновение его наполнил жгучий стыд. Имей гордость!
– Римское дерьмо, – прохрипел Богу на отвратительном латинском. – Подожди… ты узнаешь, что… такое боль… армия… Ганнибала… тебе покажет… Ганнибал… самый лучший… полководец. Вам… такого никогда не… видать.
Ганнон бросил на Богу предостерегающий взгляд, но опоздал.
– Нагрей железо, – выкрикнул офицер, подошел к Богу и, сжав руку в кулак, ударил его в самый центр кровавого пятна на тунике.
Богу взвыл от боли, и офицер рассмеялся.
– Оставьте его. Он же ранен! – крикнул Ганнон.
– Значит, он быстрее заговорит. Когда этот пес сдохнет, у меня останешься ты.
Молодой человек на мгновение испытал облегчение, которое тут же сменило чувство вины за то, что Богу выпало страдать первым.
– Приведи вонючего раба! Я хочу понимать, что скажет этот раненый кусок дерьма, и не собираюсь доверять переводу его напарника.
Косоглазый солдат бросился к выходу.
Офицер стоял около жаровни, нетерпеливо постукивая ногой о пол, пока второй солдат не объявил, что железо достаточно раскалилось. Взяв кусок толстого одеяла, римлянин ухватился за холодную часть прута и поднял его вверх. По спине Ганнона пробежал холодок, когда он увидел оранжево-алый конец. Юноша попытался высвободить запястья, но только причинил себе еще большую боль.
– Это