Крылатым не входить!. Екатерина Вострова
забралась без приключений, да и ребенок под конец пути наконец успокоился. Дверь квартиры я не закрыла – отлучалась всего на минуту. Сейчас это было очень кстати, с найденышем на руках вертеть ключи в руках было бы неудобно. Зашла, сбросила обувь. И встала посреди коридора, не зная, что делать дальше.
– Вот тут я и живу… – произнесла рассеянно.
Может быть, он замерз? Голодный? Неизвестно, сколько пролежал так в коробке. Все мысли были о том, где в такой ранний час можно взять смесь, как ее приготовить, какой фирмы брать… Или лучше ничего не давать ребенку, сразу звонить в скорую? Вдруг сделаю только хуже?
А как можно удостовериться, что он не переохладился?
Больше всего меня сейчас душила обида от того, что родная мать посмела выкинуть ребенка. Он оказался не нужен, и она обрекла его на смерть от холода и голода среди мусора. А может, и собаки задрали бы, он же беззащитный такой…
На краткое мгновение вновь вспомнила свои неудачные попытки самой стать мамой…
Вздохнув, решительно вошла в гостиную. С полок над телевизором на меня, лукаво улыбаясь, взирала фотография с выпускного, свежая и беззаботная девушка, так разительно отличающаяся от той вечно занятой женщины, что неприветливо смотрит теперь из зеркала.
Осторожно положила малыша на диван. Развернула пеленку, в которую он был замотан – под ней оказался подгузник на липучках с логотипом фирмы и забавным зверьком.
Малыш был вполне чистым, ухоженным, разве что цвет кожи слегка отдавал желтизной. Хотя, может, это он просто такой смуглый. Нос пуговкой, маленький трогательный ротик. Глаза большие, круглые, серо-голубые. Разрез даже напоминал чем-то мой, но мои глаза были зелеными.
Я отлепила липучки, заглянула. Мальчик.
Кажется, подгузник был чистым и сухим, поэтому застегнула липучки обратно. Значило ли это, что ребенок пролежал в коробе недолго? Или он просто до такой степени голодный, что и памперс ему пачкать нечем?
Найденыш неумело задергал ручками, глядя куда-то перед собой и словно не замечая меня.
– И кто же тебя такого оставил? – протянула я, еле сдерживая подступающие слезы жалости и сострадания к малышу.
Нужно было звонить в скорую.
Вот только тревога и подозрения, поселившиеся после слов соседа, никуда не делись. Умом я понимала, что вот он – ребенок, живой, настоящий и вполне осязаемый. Скорее всего, это бывший участковый сошел с ума на старости лет, а не я. Вот только червячок сомнений не давал просто взять и набрать короткий номер.
А ведь малыш может быть болен, мало ли – схлопотал переохлаждение или имеет какие-то врожденные пороки, из-за которых от него и отказались, а я сейчас стою рядом и ничего не делаю.
Вздохнув, я наконец сдалась и решила сначала проверить себя. Долго не могла открыть камеру на мобильном. Руки тряслись, пальцы отказывались слушаться. В конце концов, с третьей попытки сфотографировала находку, а затем отправила фотографию подруге, недавно переехавшей в другой город вместе с семьей.
Буквально через полминуты раздался звонок:
– Привет,