Зеркало. Саша Чёрный

      Каждый прав и каждый виноват.

      Все полны обидным снисхожденьем

      И, мешая истину с глумленьем,

      До конца обидеться спешат.

      Эти споры – споры без исхода,

      С правдой, с тьмой, с людьми, с самим собой,

      Изнуряют тщетною борьбой

      И пугают нищенством прихода.

      По домам бессильно разбираясь,

      Мы нашли ли собственный ответ?

      Что ж слепые наши «да» и «нет»

      Разбрелись, убого спотыкаясь?

      Или мысли наши – жернова?

      Или спор – особое искусство,

      Чтоб, калеча мысль и теша чувство,

      Без конца низать случайные слова?

      Если б были мы немного проще,

      Если б мы учились понимать,

      Мы могли бы в жизни не блуждать,

      Словно дети в незнакомой роще.

      Вновь забытый образ вырастает:

      Притаилась Истина в углу,

      И с тоской глядит в пустую мглу,

      И лицо руками закрывает…

      Повернувшись спиной к обманувшей надежде

      И беспомощно свесив усталый язык,

      Не раздевшись, он спит в европейской одежде

      И храпит, как больной паровик.

      Истомила Идея бесплодьем интрижек,

      По углам паутина ленивой тоски,

      На полу вороха неразрезанных книжек

      И разбитых скрижалей куски.

      За окном непогода лютеет и злится…

      Стены прочны, и мягок пружинный диван.

      Под осеннюю бурю так сладостно спится

      Всем, кто бледной усталостью пьян.

      Дорогой мой, шепни мне сквозь сон по секрету,

      Отчего ты так страшно и тупо устал?

      За несбыточным счастьем гонялся по свету

      Или, может быть, землю пахал?

      Дрогнул рот. Разомкнулись тяжелые вежды,

      Монотонные звуки уныло текут:

      «Брат! Одну за другой хоронил я надежды.

      Брат! От этого больше всего устают.

      Были яркие речи и смелые жесты

      И неполных желаний шальной хоровод.

      Я жених непришедшей прекрасной невесты,

      Я больной, утомленный урод».

      Смолк. А буря всё громче стучалась в окошко.

      Билась мысль, разгораясь и снова таясь.

      И сказал я, краснея, тоскуя и злясь:

      «Брат! Подвинься немножко».

      Родился карлик Новый Год,

      Горбатый, сморщенный урод,

      Тоскливый шут и скептик,

      Мудрец и эпилептик.

      «Так вот он – милый Божий свет?

      А где же солнце? Солнца нет!

      А впрочем, я не первый,

      Не стоит портить нервы».

      И люди людям в этот час

      Бросали: «С Новым Годом вас!»

      Кто честно заикаясь,

      Кто кисло ухмыляясь…

      Ну как же тут не поздравлять?

      Двенадцать