За правое дело. Василий Гроссман
со стороны, она увидела всю поэзию этой ночной встречи – увидела себя, сонную, только что покинувшую тепло домашней, материнской постели, и стоящего у двери человека, пришедшего из грозной военной тьмы, несущего с собой запах пыли, степной свежести, бензина, кожи.
– Простите меня, глупо являться среди ночи, – сказал он и склонил голову.
Она сказала:
– Вот теперь я вас узнала, товарищ Новиков. Очень рада.
Он проговорил:
– Война привела. Вы извините, лучше я днем зайду.
– Куда же вы сейчас пойдете, среди ночи? Оставайтесь у нас.
Он отнекивался. Кончилось тем, что она стала сердиться не на то, что Новиков вторгся ночью в дом, а на то, что он не хочет в нем остаться. Тогда Новиков, обращаясь в тьму лестничной клетки, сказал негромко, тоном человека, привыкшего приказывать и знающего, что приказ его всегда услышат:
– Кореньков, принесите мой чемодан и постель.
Женя сказала:
– Рада вас видеть живым и здоровым. Но я расспрашивать вас сейчас ни о чем не буду: вы устали, вам надо помыться, попить чаю, поесть. А утром поговорим подробно, расскажете мне о себе. Познакомлю вас с мамой, сестрой, племянницей.
Она вдруг взяла его за руку и, разглядывая его лицо, произнесла:
– А вы очень изменились, прежде всего брови посветлели.
– Это от пыли, – сказал он. – Очень пыльная дорога.
– От пыли и от солнца. И глаза от этого кажутся темней.
Женя почувствовала, как большая рука его, которую она держала, чуть-чуть дрогнула в ее руке, и, рассмеявшись, сказала:
– Ну вот, пока поручу вас нашим мужчинам, а завтра будете введены в женский мир.
Гостю устроили постель в комнате Сережи.
Сережа провел его в ванную, и Новиков спросил:
– О, неужели и душ действует?
– Пока действует, – ответил Сережа, следя, как гость снимает портупею, револьвер, гимнастерку с четырьмя малиновыми «шпалами», выкладывает из чемоданчика бритвенный прибор и мыльницу.
Высокий, плечистый, он казался человеком, рожденным для ношения военной формы и оружия.
Сережа казался себе таким слабым и маленьким рядом с этим суровым сыном войны. А ведь завтра и он станет ее сыном.
– Вы брат Евгении Николаевны? – спросил Новиков.
Сереже казалось неловким называться Жениным племянником, она слишком молода, чтобы быть теткой взрослого парня, поступившего добровольцем в рабочий батальон. Новиков подумает: либо Женя пожилая, либо племянник совершенный молокосос.
– Вытирайтесь мохнатой простыней, – сказал Сережа, точно не расслышал вопроса.
Ему не понравилось, как Новиков разговаривал с водителем машины, сутулым красноармейцем лет сорока.
Сережа, кипятивший на керосинке чай, сказал:
– Товарищу шоферу мы постелим здесь постель.
Новиков возразил:
– Нет, он будет спать в машине, ее нельзя оставлять без охраны.
Красноармеец усмехнулся:
– До Волги доехали, товарищ полковник, по