Горький шоколад. Мария Метлицкая
повторила она про себя и добавила: – И очень счастливым. Как бы не сглазить!»
Зима в тот год была суровой и снежной – за одну ночь наметало высокие сугробы – ни пройти, ни проехать. В шесть утра Мишка брал лопату и выходил чистить снег.
Кира пила утренний чай и в окно наблюдала за мужем – здесь, в Жаворонках, он немного поправился, и это невзирая на непривычную физическую работу: почистить снег, наколоть дров для костра, в котором они пекли картошку, сбегать на станцию за хлебом и молоком. Или скорее, так – подрумянился и окреп, подкачал «стариковские» дряблые, как сам говорил, мышцы. «Я же работник умственного труда, все мы такие», – с усмешкой говорил он. По утрам взялся обтираться у крыльца снегом – и его вопли разносились по всей округе.
Расчистив дорожку, он шел провожать Киру до станции. Шли они молча, взявшись за руки и любуясь красотой зимнего леса и чистотой белоснежного, девственного снега, глубоко вдыхая голубой и прозрачный воздух.
В ожидании электрички на перроне Мишка согревал ее озябшие руки и тер красные румяные щеки:
– Матрешка! – смеялся он. – Ну ты просто матрешка, Кирюшка! Такая краснощекая и глупоглазая кукла с кучей секретов внутри.
– Какие секреты, о чем ты? Какие у меня секреты?
Кира садилась в электричку и махала ему рукой. Почему-то сжималось сердце. Муж, самый дорогой, любимый и близкий ей человек, стоял на перроне – худой, сутулый, в нахлобученной по самые глаза старой кроличьей шапке, в тощей куртяшке, под которую уж точно требовалось поддевать парочку старых шерстяных свитеров, в чужих валенках и рукавицах, позаимствованных без всякого, разумеется, спроса у хозяйки, с заиндевелой бородой и бровями. Почему? Что было такого в этой картинке, почему у нее до боли сжималось сердце и накрывала тоска? Все же нормально? Они наконец вместе, и все неприятности, кажется, позади. У них есть свой дом, в конце концов, пусть временный. Живут они по-прежнему в большой любви, нежности, страсти, если хотите, и уж точно – в понимании. У них так все хорошо, что даже становится страшно.
Да, денег, конечно, не хватает. И это очень мягко сказано, если честно. Ее пустяковая зарплата – копейки. А еще плата за дом и электричество. Да, она мерзнет в старом пальто, отлично понимая, что о новом не следует и мечтать. Да, она четыре раза чинила сапоги, а они, сволочи, все равно протекают. Да, Мишка страшно страдает без своего дела, без науки, без своей разгромленной лаборатории. После писем от Семена и Андрюшки подолгу молчит и курит на крыльце. Она ничего у него не спрашивает – понимает, что ему очень больно и очень обидно. Как понимает и то, что он скучает по дочке и по-прежнему мается виной перед Ниной. Но дочку он, слава богу, видит. А Нина – ну что ж тут поделать? Кто-то платит всегда. И она, Кира, которая очень счастлива в браке с любимым мужчиной, она тоже платит, поверьте! Но плата у всех разная, это правда.
Нет, у них все хорошо – они вместе, и они так любят друг друга. Им так хорошо вдвоем, что никто больше не нужен. Но почему на сердце такая тоска?
На работе она была тиха и задумчива – коллеги