Воспоминания петербургского старожила. Том 1. Владимир Бурнашев
Г. Ландау предоставил мне у себя кое-какую работу в то время и интересовался моими чувствами относительно евреев. Желая задобрить г. Ландау, я включил сюда несколько персиков, подносимых мною семитам, не вполне в согласность моим убеждениям“. Имело ли какие-либо последствия это поднесение „персиков семитам“, В. П. Бурнашев при жизни никогда не говорил, но последующие обстоятельства его бедственного существования заставляют предполагать, что десерт, поданный им семитам, пропал даром. Я предполагаю, что он даже позабыл, что в его „формуляре“ есть эта приписка о „персиках“, – что и повело к довольно смешному происшествию в самые горестные минуты бурнашевского доживания. Он, как я выше сказал, в своих горестях и болезнях иногда обращался ко мне с тою или с другою просьбою, из которых я все мало-мальски возможные и для меня посильные старался исполнять, что было не всегда легко и удобно, тем более что его просьбы часто бывали невыполнимы. Тогда он обижался и сердился, но потом через некоторое более или менее продолжительное время опять писал мне – извинялся и просил о чем-нибудь снова. Так случилось и в последнюю мою с ним ужасную встречу, когда я его нашел совершенно без средств, без помощи, обернутого оконною шторою из зеленого коленкора и ползавшего на четвереньках. Страдальческое положение его было ужасно, а Литературный фонд, к которому несчастный старик обращался, не торопился хоть сколько-нибудь облегчить его бедствия. Надо было достать средства, чтобы заплатить его долги и поместить его пансионером в порядочную лечебницу. В помощь от Литературного фонда он уже не верил, а желал учредить лотерею, в которую предполагал пустить свое „сочинение о Жукове“… Понятно, что такое желание нельзя было исполнить, а в других бумагах его не было ничего такого, что могло бы иметь хоть какую-нибудь цену для редакций – особенно после того, как Бурнашев написал неосновательности о Подолинском и о прочем, и в редакциях никакому его писанию не хотели верить. А между тем старик ужасно бедствовал, и ему надо было помочь во что бы то ни стало. Я стал перелистовывать его „формуляр“, и мне показалось тут кое-что пригодное на этот злополучный случай в его жизни. Именно я остановился на добрых отзывах Бурнашева о евреях.
Имея хорошего знакомого между учеными петербургскими евреями, я показал ему это место в „формуляре“, и он тоже нашел, что „это хорошо“ и что „евреям следовало бы поддержать в тяжелую минуту такого человека“. Для этого показалось полезным ознакомить с формуляром одного еврейского мецената. Я сказал об этом Бурнашеву, и тот сейчас же выразил на это полное согласие, после чего формуляр и был мною передан моему знакомому. Мы решили просить мецената поместить Бурнашева в Мариинскую больницу „платным пансионером“. Но дни проходили, и с каждым днем положение больного становилось все хуже, а со стороны еврейского мецената не обнаруживалось ожидаемого благоволения, – тогда я обратился к А. С. Суворину с просьбою рассказать в „Новом времени“ о бедственном положении старика с ц�