Хватит выгорать. Как миллениалы стали самым уставшим поколением. Энн Хелен Петерсон
а пытаемся что-то предпринять, сталкиваемся с потолком зарплат на имеющихся должностях. Мы не только выплачиваем кредиты на учебу, но и думаем, как начать откладывать деньги для наших маленьких детей. Мы балансируем между стремительно растущими ценами на жилье, расходами на содержание детей и медицинское страхование. А обещанная безопасность взрослой жизни, похоже, так и не наступит, как бы мы ни старались устроиться в жизни или урезать и без того ограниченный бюджет.
Пока термин «миллениалы» не присвоило наше поколение, были и другие претенденты на звание определения миллионов людей, родившихся после поколения X. Все они отражают отношение общественного сознания: были и «поколение Я», которое подчеркивало нашу эгоцентричность, и «эхо-бумеры» – отсылка к тому, что почти все наши родители принадлежат к самому многочисленному (и самому влиятельному) поколению в истории Америки.
Термин «миллениал», как и основная суета вокруг него, возник в середине нулевых, когда первая волна его представителей пошла на работу. Наши ожидания были слишком высокими, нас отчитывали, мы недобросовестно относились к работе. Мы были избалованными и наивными, нас не научили жить в этом мире – вот такой ярлык навесили на наше поколение, и всем было плевать, что мы боролись с Мировым экономическим кризисом и пережили его, в каких студенческих кредитах мы погрязли, насколько недоступными стали для нас многие вехи взрослой жизни.
Как ни странно, чаще всего говорят, что миллениалы считают, будто все им обязаны, даже если они ничего не сделали. И хотя мы как поколение, пытаемся избавиться от мысли, что каждый из нас уникален и чего-то достоин, большинство миллениалов скажут вам, что в детстве они не считали себя особенными, зато в их мире нужно было добиться, что называется, «успешности». Нужно трудиться, чтобы поступить в колледж, трудиться в колледже, на работе, тогда ты станешь успешным. Это не «вкалывать на заводе с утра до ночи», но по-прежнему требует трудолюбия.
Тем не менее репутация миллениалов не меняется. Отчасти ее устойчивость, как вскоре станет ясно, можно объяснить давно зародившейся тревогой о методах воспитания 80-х и 90-х годов, так как остаточные тревоги бумеров о воспитании переросли в критику поколения в целом. Но отчасти это связано и с тем, что у многих из нас были завышенные ожидания и противоречивые представления об устройстве мира, – их мы усвоили благодаря сложному, взаимодополняющему переплетению взглядов родителей, учителей, друзей и средств массовой информации, окружавших нас. Главный посыл воспитания миллениалов был обманчиво простым: все дороги должны вести в колледж, благодаря которому, приложив больше усилий, мы воплотим американскую мечту, возможно, уже без оградки, но обязательно с семьей, финансовой безопасностью и чем-то похожим на счастье.
В детстве нас учили, что, если достаточно усердно работать, можно победить систему – и американский капитализм, и меритократию – или, по крайней мере, с ней ужиться. Но кое-что произошло в конце