Около музыки. Нина Дашевская
шведском. Рояль с букетом сухих листьев. И сам Штайн в высоком кожаном кресле – огромный, седой. Ему трудно было ходить, и Тимка по-хозяйски заваривал чай, разливал по звонким чашечкам…
Все, больше этого не будет. И главное – нужно идти на урок к совершенно чужому человеку. Кренделькову какому-то. «У кого учишься?» – «У Кренделькова…» Жуть. И откуда он вообще взялся?
Мама доказывала директору:
– Ведь это уму непостижимо – в шестом классе переводить мальчика на виолончель!
Тот оправдывался – не хватает учителей по скрипке, а у Тимы большие руки, виолончельные. Но дело было не только в этом. Просто директору хотелось, чтобы в школе был оркестр, а оркестра без виолончели не бывает. Раньше учителей не было, а тут – на тебе, Крендельков! «Молодой, перспективный»… Этого еще не хватало.
– Чудный инструмент – основа оркестра, фундамент… Может, вам понравится. Вы бы попробовали хотя бы на один год!
– На полгода, – устало согласилась мама.
Тимка вспомнил один концерт – там на виолончели играла тетенька с некрасивым лицом. Пум, пум… Фундамент. А Тимка не хотел быть фундаментом! Он хотел быть звонкой первой скрипкой, тем более что теперь, в шестом классе, он вполне мог бы быть первым! Эх, Крендельков-Коврижкин…
– Не переживайте вы так, – уговаривал папа. – Может, он не так плох, как вы думаете!
На самом деле оказалось еще хуже.
Антон Петрович Крендельков, на вид – лет семнадцать. Маленький, щуплый, в очках, уши торчат… Антошка-картошка. На первом уроке он был в красной футболке с Чебурашкой (вернее, с «ЧеБурашкой» в военном берете и с усами, как у Че Гевары). Смешная, в общем, футболка. Только Тимке не до смеха. Он с первого взгляда невзлюбил в этом Кренделькове все – от дурацкой майки до очков, до оттопыренных ушей. Коржиков-Карамелькин…
И виолончель тоже невзлюбила Тимку. Огромная, неповоротливая, она мучила его упражнениями и детскими песенками. А ведь на скрипке он уже играл Баха, Вивальди – настоящую музыку! Крендельков маялся с Тимкой, со скрипичным поворотом его руки. А Тимка построил против него как бы стенку; почти не разговаривал, просто кивал, и все. И ждал Нового года – когда кончится это мученье! Тогда директор пусть делает что хочет. Если не найдет ему учителя скрипки – все, до свидания! Бросит школу, и все.
– Закрути эту ноту, как подачу в теннисе. Понимаешь?
Тоже мне, спортсмен! Тимка с тоской вспоминал Штайна, его речь… а тут – теннис. Чего взять с этого Коврижкина!
Ну ничего, уже декабрь – осталось чуть-чуть! И все-таки надо бы позаниматься перед экзаменом. Не то чтобы жалко Кренделькова, просто неловко как-то. Тимка раскрыл дома чехол и обнаружил, что оставил в классе шпиль – тот, которым виолончель упирается в пол. Эх, придется бежать в школу – может, открыто еще.
Школа близко, десять минут бегом – и на третий этаж. Даже куртку не снял, только стянул шапку с жаркой головы. Кажется, класс открыт. Запыхавшийся Тимка рванул на себя двойную дверь и замер.
В ту же секунду смолк за стенкой настырный рояль, и Тимка услышал виолончель. Такую, какую еще никогда не слышал. Она не