Последняя роза Шанхая. Виена Дэй Рэндел
конечно, можете сделать глоток, молодой человек, но как вы заплатите за него? – В голосе Сассуна сквозило раздражение.
Эрнест поднял стоявший перед ним бокал и залпом осушил его, прежде чем пожалел об этом. Крепкий и убийственно горячий коктейль обжог его горло, именно то, что было ему нужно.
– Я заплачу вам музыкальным произведением, сэр. Вы позволите мне сыграть?
Эрнест понял, что не нравится Сассуну по тому, как тот прищурился, и тут снова раздался ее голос.
– Я люблю фортепианную музыку, сэр Сассун. Я бы с удовольствием послушала.
– Ну играйте, тогда, если это угодно даме, – проворчал Сассун.
Эрнест опустил голову и направился к фортепиано. Его безрассудство предоставило ему шанс сыграть для нее, и только это имело значение. Он хотел сыграть хорошо, чтобы она запомнила его игру, запомнила его, прежде чем он покинет бар. Поскольку он до смерти устал и не знал, сколько ещё сможет выдержать.
Эрнест подошел к фортепиано, сел на скамеечку, снял перчатку и поднял крышку из красного дерева. Его обнаженные пальцы коснулись холодных клавиш, по руке побежала дрожь, и знакомые чувства страха и обиды, смешанные с гневом, вспыхнули в груди. Прошло почти четыре года с тех пор, как он последний раз прикасался к клавишам с тех пор, как у него отобрали фортепиано. Его руки, которые раньше энергично исполняли мощные арпеджио и плавные легато, ослабли от недостатка практики. Он снова оказался в кошмаре: рука, которую он боялся показать на публике, рубцы на коже и искривленный мизинец, кости которого были раздроблены и неправильно срослись.
Все, что он мог слышать, – это почти полная тишина в баре, сопение и пыхтение выпивающих посетителей. Он не мог видеть ее, но она слушала, наблюдала.
Его пронзило новое ощущение, пылкий прилив нежности, смешанный со знакомой болью. Эрнест сделал глубокий вдох, опустил плечи и уставился на клавиатуру. Ноты Бетховена, Дебюсси и Шопена, подпрыгивая и звеня, проносились в его голове. Он больше не слышал толпу, не чувствовал запах сигарет, не замечал серебряные точки на крышке фортепиано. Он сидел в баре, но с таким же успехом мог стоять на вершине гор Гарц или в центре Лейпцигской площади.
Переполненный чувствами, он поднял руки.
Эта композиция была для нее.
Глава 8
Ноты прокатились по воздуху, сливаясь в невесомую, словно весенний туман, мелодию, затем постепенно переросли в волну нежных легато. Воздух бурлил фонтаном звуков, расслабляющих и успокаивающих меня, а потом ритм резко поменялся, вспыхнув страстным потоком стаккато, акцентов и арпеджио, накатывавших друг за другом. Атмосфера накалилась до бела, бар потонул в гулких аккордах. В голове метались противоречивые мысли, разгоряченное тело охватило неведомое мне прежде возбуждение. Мне нравилось находится там, быть плененной, подняться к самой вершине и разлететься на части. Но эта музыка была доброй, она не разрушала, а стремилась лишь к утешению, когда ее великолепные переливы замедлились, ослабли и превратились