Дело Черных дервишей. АНОНИМУС
образом обошли в наследовании и недовольства своего этим фактом не скрывал. Признание его душевнобольным и высылка окончательно лишали его каких бы то ни было перспектив на воцарение и были выгодны правящему государю Александру Второму и его наследникам.
Помотавшись лет десять по России, князь осел в Ташкенте, где развил необыкновенно бурную научную, коммерческую и благоустроительную деятельность – фальшивое его помешательство совершенно этому не препятствовало. Самым знаменитым и впечатляющим стал проект Николая Константиновича по прокладке оросительных каналов в Голодной степи.
– Между прочим, князь взял себе вторую фамилию – Искандéр. Так на востоке зовут Александра Македонского, – продолжал Нестор Васильевич. – Даже его жена, урожденная Дрáйер, с тысяча восемьсот девяносто девятого года стала носить фамилию Искандер. Но, однако, все это лирика. В сухом остатке мы имеем вот что. Великий князь был человек чрезвычайно оборотистый, и сумел сколотить приличное состояние – не говоря уже о том, что двор ежегодно выплачивал ему по двести тысяч рублей на содержание. Доходы князя существенно превосходили расходы, в результате чего у него скопились изрядные средства, которые наш друг штабс-ротмистр стыдливо именует культурным наследием. Не сомневаюсь, что где-то оказались припрятаны и драгоценности на круглую сумму. Как мы знаем, драгоценности были его отдельной любовью, за которую он пострадал еще в юности.
Тут Ганцзалин не выдержал и скрипучим голосом поинтересовался, какое все это имеет отношение к ним.
– Никакого, – улыбнулся Загорский, – если не считать того, что старый мой друг, очевидно, сошел с ума и намерен прикарманить чужое имущество. Впрочем, судя по всему, оно ему нужнее, чем княжеским отпрыскам. Штабс-ротмистр пишет, что тяжело болен, и это на самом деле так. Я вижу это по почерку. Если судить по нему, наш дорогой полковник просто рассыпается на глазах.
И что же вы собираетесь делать? – спросил Ганцзалин, строго глядя на хозяина. С возрастом он стал несколько тяжел на подъем, во всяком случае, невзлюбил далекие путешествия. А тут именно что пахло далеким путешествием без определенных перспектив. – Что делать будете, Нестор Васильевич?
– Придется ехать в Ташкент, – беспечно отвечал Загорский. – Не за сокровищем великого князя, конечно. Хочу увидеть штабс-ротмистра. Как бы любезный наш Плутарх не натворил на старости лет непростительных глупостей.
Изнывая от жары, поезд Оренбург – Ташкент медленно подкатил к невысокому перрону Северного вокзала. Все было очень по-домашнему, неофициально, трудяга-паровоз не дал даже обязательного в таком случае длинного свистка.
Из второго вагона выскочил Ганцзалин с чемоданом в руке и с любопытством уставился на белые купола православной церкви, выглядывавшие из-за высоких зеленых тополей. Следом за помощником из поезда вышел Нестор Васильевич, одетый в светлые хлопчатобумажные брюки и такую же рубашку. На голове его лихо сидела