Там мое королевство. Анастасия Демишкевич

      Звонок. Мы спускаемся по школьной лестнице на первый этаж, чтобы разойтись по домам. Шумно, осеннее солнце вычерчивает в коридоре яркие квадраты.

      – Привет, – говорю я, наступив в один из них, – ты меня правда не помнишь?

      Ты удивленно смотришь на меня:

      – Нет, не помню.

      Твой голос неожиданно резкий и какой-то не девчачий.

      Мне кажется, что ты хочешь, чтобы я от тебя отстала, чтобы побыстрее уйти из школы. Ты хмуро смотришь в окно, а не на меня.

      Я уже почти смиряюсь с поражением, но тут мне в голову приходит маленькая хитрость. Девочку из шкафа никак не могут звать просто Лерой, это уж точно.

      – Учительница сказала, что твое имя Лера, – начинаю я, – а как тебя зовут по-настоящему?

      К моей радости, ты перестаешь хмуро пялиться в окно, поворачиваешься ко мне, смотришь оценивающе пару секунд и шепотом произносишь: «Джеральдина».

      Я торжествую: да, именно такое имя и должно быть у девочки из шкафа.

      – А тебя как зовут? – спрашиваешь ты.

      – Кимберли, – не задумываясь отвечаю я.

      Ты улыбаешься так, как будто это имя тебе знакомо, и я радуюсь тому, что мы все же смогли узнать друг друга.

      По дороге из школы домой я рассказываю тебе о том, что наша первая встреча – на самом деле не первая, про то, что на тебя наверняка наложили заклятие забывчивости, про канцлера и королевство, которое где-то совсем рядом.

      С того дня домой мы ходим вместе, ты живешь в пятом подъезде, а я – в первом, в большом кирпичном замке на горе. Когда-то он весь принадлежал нам, но потом наши семьи рассорились и поделили замок на две части, а затем еще на три. Их они продали разным людям, так как в девяностые было мало денег и нужно было как-то зарабатывать. Видимо, денег совсем не было, раз третий подъезд достался людоедке, лепившей пирожки из детей и котят. Так, по крайней мере, говорил нам твой старший брат и его друзья. Каждый раз, увидев нас, они повторяли: «В третий пойдешь – к людоедке попадешь, в третий пойдешь – смерть свою найдешь». Умирать нам еще не хочется, поэтому мы на всякий случай обходим логово людоедки стороной.

      Почему наши родители поссорились, мы не знали, но это было как-то связано с тем, что твоя мать верит в бога и ходит в церковь, а мой отец считает себя коммунистом и ходит на митинги к памятнику Ленина.

      Церковь, которую выбрала твоя мама, почему-то находится не в храме с крестом и куполами, а в обычной квартире. Отец говорит, что твоя мать сектантка. Твоя мать говорит, что мой отец – Сатана.

      Нам с тобой глубоко наплевать и на Иисуса, и на Ленина. Тем не менее, родители считают, что мы плохо влияем друг на друга, и стараются свести наши встречи к минимуму.

      Я замечаю, как отец смотрит на меня, когда я возвращаюсь от тебя, и принюхивается. Его огромные ноздри раздуваются, и он как будто чувствует запах веры в высшие силы, который я источаю.

      – Опять была у этой сектантки? – строго спрашивает он.

      – Да, – мямлю я. Врать бесполезно – когда