Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р.. Отсутствует
Коровин! Забавно было видеть, как этот тонкий, остроглядящий и все глубоко постигающий художник до смехотворного ужаса боится… бацилл. Уезжая на охоту или рыбную ловлю, спокойнейшим образом залезает он спать в грязнейшие углы изб, и ничего – не боится заразы. А когда к нему в Москве придет с холоду мальчишка, шмыгающий носом, Коровин, испуганный, вне себя закричит:
– Не подходи близко!..
И приказывает слуге немедленно принести одеколону.
Рассказать все чудачества этого милейшего комика нет возможности, но чтобы установить во всей, так сказать, сложности художественный хаос его „хозяйства“, достаточно заглянуть в его чемодан. В любое время – теперь, пять лет назад, десять, двадцать. Удивительно, как все это может сочетаться. Полуоткрытая коробка сардинок, струны от скрипки или виолончели, удочка, всевозможные краски, в тюбиках и без тюбиков, пара чулок, очки, оторванные почему-то каблуки от сапог, старые газеты, нанесенные на бумагу отрывочные записи, гуммиарабик или синдетикон, засохший василек, банка с червями, тоже уже засохшими, – словом… И не дай Бог, если кто-нибудь ненароком переместит сардинки или червяков! Константин Алексеевич волнуется, кричит:
– Не устраивайте мне хаоса в моей жизни!» (Ф. Шаляпин. О Константине Коровине).
«Ростом выше среднего, в молодых годах своих стройный, он, несмотря на небольшие глаза и не слишком правильные черты лица, был красив и интересен. Правда, прическа его богатой черной шевелюры была более чем оригинальна – едва ли разве только по большим праздникам он расчесывал свои густые волосы. В костюме его тоже бывали частенько изъяны. И все же своим обаянием он приучил всех окружающих не обращать внимания на эти изъяны своей наружности.
Всесторонняя талантливость Коровина заставляла всех пренебрегать его недостатками. Все ему прощалось.
Так, всю жизнь он оставался малограмотным, неукоснительно писал он – „речька“ и „печька“, вставляя обязательно совершенно ненужный мягкий знак. Обладая красивым бархатным баритоном и будучи музыкален, он любил петь. Частенько просил он меня аккомпанировать ему на фортепиано. Особенно любил он партию Онегина в опере Чайковского и более всего дуэт с Татьяной в аллее. Становясь в позу Онегина, начинал он: „Вы мне писали – не отпирайтесь“ и т. д., и каждый раз обязательно пел он „мне Ваша искренность мела“, не обращая никакого внимания на мои замечания и поправки.
Неграмотность эта происходила, конечно, от того, что он мало читал. За наше долголетнее знакомство я решительно не помню, да и не могу даже себе представить Костеньку читающим какую-нибудь книгу» (В. Мамонтов. Воспоминания о русских художниках).
«Коровин был человеком эксцентричным, типичным представителем богемы. В практической жизни он был беспечен и способен к самым курьезным поступкам. Однажды, например, придя к Поленовым в день Нового года во фраке, он неожиданно остался у них жить целую неделю, не снимая фрака.
…Коровин был очень дружен с Шаляпиным…Федор