Клеточник, или Охота на еврея. Григорий Симанович
чем в спешке заметать следы.
Юлька ждала с ужином. Изо всех сил скрывала, что волновалась безумно. Солнышко мое, кого ты пытаешься обмануть!
Ультимативно заявила:
– Сперва поешь, потом – разговоры.
Аппетит не пострадал. На нервной почве Фима начинал молотить противоестественно много, причем – без разбора и вкусовых ощущений. Выпил четыре рюмки водки: жена покорно извлекла початую из холодильника, понимая, что спорить и читать лекцию о гипертонии – лучший способ спровоцировать криз.
Дожевав, прошел в кабинет, уселся, спросил, кто звонил.
Юлька опустила голову, пробормотала что-то невразумительное.
– Я тебе умоляю, – устало попросил Фима.
– «Московское время», Грушицкий, просит больше не беспокоить.
– Еще?
– «Светлячок».
Серьезный удар. Десять лет сотрудничества, лучшие гонорары.
Но ждал убойной вести. Дождался.
– …и телевидение, – выдавила из себя Юлька, даже не пытаясь бодриться, что было на нее не похоже.
Сокровенный проект «Слово в кармане». Игра, придуманная Фимой. Оригинальная. Пусть для небольшого кабельного телеканала, но аудитория все равно не чета газетной, а программа его, авторская… Да, по предварительной договоренности он сохранял анонимность, в титрах должен стоять псевдоним («все-таки, все-таки…»), но это бессонные ночи в размышлениях, концентрация опыта и творчества, и гонорары, какие гонорары!.. – может быть, даже обеспеченная старость. Хренушки! Все в тартарары!
Юлька несла какую-то утешающую околесицу, но выступала слабо. Силы и фантазия явно поиссякли за эти двое суток переживаний.
Фима тоже смертельно устал. Он не знал, как быть дальше. Утро вечера мудренее. Почему мудренее? И кто обещал, что он доживет до утра?
Поцеловал жену, заверил, что чувствует себя нормально, жахнул таблетку феназепама (после водки-то!), лег и провалился…
На следующее утро он прочел на последней полосе газеты «Мысль» ту самую поправку. Естественно, поставили вариант Малинина. Там же, на второй полосе, помещен был короткий некролог, с прискорбием извещающий о безвременной кончине редактора отдела информации, замечательного журналиста Антона Львовича Буренина. Коллектив понес невосполнимую утрату и прочее…
А накануне вечером в кабинете Малинина Жираф услышал о «суслике». И, конечно, попросил номера газет и чтобы «с этого места поподробнее».
Малинин выложил все. Так Ефим Романович Фогель к шестидесяти годам впервые стал фигурантом расследования причин смерти человека. Вадика же Мариничева после беседы с главным остро заинтересовал как раз не Ефим Романович, хотя и он тоже. Уши и ноздри Вадика аж подрагивали, как у гончей, в предчувствии добычи, когда он мчался по вечерней, слегка отдышавшейся от пробок Москве на своем стареньком, но резвом «Фиате» по адресу: Малый Хорошевский проезд, 17. Его живо заинтересовала квартира 32 и ее запропастившийся жилец Костя Ладушкин, молодой редактор,