Личность преступника. Юрий Миранович Антонян
избрание главаря всеми членами воровского сообщества; невозможность добровольного выхода из сообщества; решение наиболее важных вопросов на общих сходках; раздел территории между конкурирующими группами; запрет какого бы то ни было сотрудничества с государственной властью; татуировки; использование воровского жаргона и др.
Автор мало пишет о нравственных представлениях изучавшегося им слоя, тем не менее он отмечает большие различия представлений преступников о допустимом и недопустимом поведении в «своей» среде и по отношению к «чужим». «Люди редкостной честности в отношениях друг с другом, воры обычно оказываются совершенно не заслуживающими доверия в их отношениях с фрайерами, людьми общества; они могут в этом случае… являть в своем поведении редкостное вероломство».[30] Судя по многим наблюдениям, воры безразличны к детям и часто помыкают женами или любовницами, иногда даже передавая их друг другу. По мнению Чалидзе, им совершенно чуждо чувство патриотизма, который ассоциируется у них с верховенством ненавидимого ими государства. Не признавая чужую собственность, они и сами, как правило, не склонны к накопительству; «как бы ни была успешна покража… в одну ночь она может быть пропита в компании друзей – воров и женщин, проиграна в карты или отдана на нужды товарищей».[31]
Воровские нравы, характерные для более позднего периода, довольно подробно изучал И. И. Карпец. Он отмечал «пренебрежение к моральным и иным ценностям, несдержанность в поведении, в отношениях друг к другу, к людям вообще». Постоянное вращение в воровских кругах приводит «к стойкому стереотипу человека, пренебрегающего элементарными культурными и этическими взглядами и запросами, способного поступать лишь с узкоэгоистических позиций». В ответ на замечания следуют либо угрозы физической расправы (почти единственное, что хорошо понятно подобным образом сформировавшейся личности), либо сама расправа.
«Мораль» преступного мира образуется системой весьма жестких правил. Санкции здесь обычно суровые и жестокие (выкуп, побои, членовредительство, убийство) и основаны соответственно на физическом (вооруженном) насилии. Нормы и правила, как и авторитет главаря, пронизаны и подкреплены специфическими моральными «максимами», которые именуются достаточно привлекательно: «долг», «справедливость», «честность», «уважение старших», «смелость», но на деле имеют однобокий и извращенный смысл. К этому следует добавить «идейную» обработку сознания членов группы старшими и более опытными преступниками, внушающими молодым принципы аморальности труда, «благородства» и «чести» «легендарных» преступников прошлых лет и т. п.[32]
Как видим, в данном случае из права, морали и религии берется самое сильное и эффективное: неминуемость кары, «внутренний голос» совести и слепая вера. Нетрудно заметить, что и по содержанию, и по форме подобная система регулирования тяготеет к исторически наиболее примитивным системам: первобытнообщинной, рабовладельческой, раннего
Там же. С. 82.