Варкалось. Роман. Виктория Травская
пробормотал: вот так, детей с меня хватит, – и взял её, незатейливо и жадно, как вещь. Через несколько минут уже мерно храпел в своей постели, а Маша долго лежала в темноте с открытыми глазами, пытаясь осмыслить случившееся. Вспомнилось: «Жена не властна над своим телом, но муж». Во избежание блуда. Лучше бы блудил, чем так вот…
С тех пор он стал к ней приходить – время от времени, когда, наверное, припирало. Как в отхожее место, думала она, но возражать не решалась, муж всё-таки, однако ничего при этом не чувствовала, кроме стыда и гадливости – давала! Единственное, на чём настояла – не надо рядом с детьми, поднималась, шлёпала в его койку. Наутро он бывал умиротворён: сажал на колени детей, рассказывал о работе. Дети, робко посидев минуту-другую, принимались извиваться, как пленённые котята, вырывались на свободу. Маша поддерживала беседу, но без особого энтузиазма. С удивлением для себя она обнаружила, что говорить им больше не о чем. А ведь когда-то, наивная девочка, она думала, что может его слушать вечно и это ей не надоест, их долгие вечерние беседы (или утренние, когда, после упоительной близости, её голова покоилась на его плече) были лучшими, любимыми её мгновеньями и верилось, что они не закончатся никогда…
Худой мир лучше доброй ссоры, говорила себе Маша и – не будила лихо.
Однако этот вечер быстро перестал быть томным. Петька подошёл к отцу и протянул ему газету: читай! Это была та самая газета с объявлениями, которую она вчера изучала, уложив детей, и читала им вслух вместо вечерней сказки – другого времени просто не было. Читала и отмечала подходящие варианты зелёным карандашом. И вот теперь Игорёк извлёк эту газету из-под подушки, куда Маша сложила её, засыпая, и принёс отцу.
Алексей развернул газету и принялся листать. Маша напряглась. Предвидеть его реакцию было нетрудно, и он не обманул ожиданий. Увидев отмеченные объявления, поднял на неё глаза и, помахав газетой, спросил:
– Что это?
Маша набрала побольше воздуха.
– Ищу отдельную квартиру. Сил нету собачиться ещё и с соседями…
– А спросить? Меня спросить не пробовала?
– Вот, спрашиваю, – отозвалась Маша, – ты против?
Игорёк, насосавшись молока, обмяк на её руках, заснул. Она осторожно отняла грудь, запахнулась халатом и понесла сына в кроватку.
Всё дальнейшее разворачивалось в ускоряющемся темпе, как будто включили быструю перемотку. Обернувшись от кроватки, Маша увидела перед собой белое, искажённое злобой лицо мужа с растопыренными, дрожащими ноздрями. Ни слова не говоря, он принялся хлестать её по лицу газетой. Маша вскрикнула – больше от неожиданности, чем от боли – тут же закричала испуганная Вера, подбежала, малютка, к отцу, вцепилась в брючину:
– Папа, не надо! Не надо, папа!!!
Но его уже было не остановить. Размахиваясь и целясь, он хлестал скрученной в трубку толстой газетой, сопровождая каждый удар не менее хлёсткими репликами.
– Дура!