Варкалось. Роман. Виктория Травская
слышался затаённый смех.
– Мы это ещё не проходили, – ответила Оля. Потом вспомнила: – Надежда Васильевна говорит: труд сделал обезьяну человеком. Древние обезьяны стали трудиться и превратились в людей. Она говорит, это э-во-люция…
– Труд. Угу. Волюция. – Мать покивала, размышляя над Олиными словами, и неожиданно спросила: – А с чего вдруг?
– Что – с чего?
– С чего это им приспичило трудиться? Обезьянам этим древним?
Оля пожала плечами.
– И где сегодня такие обезьяны, которые в людей превращаются?
Оля ничего не ответила, не знала. Только подумала: и правда, где?
Мать встала, перешла к печи и, присев, принялась шуровать в ней кочергой, выгребать золу из топки. Энергично орудуя кочергой, сказала:
– Я тебе вот что скажу, дочка. Я в школу не ходила, но голова на плечах, слава те Господи, есть. Не бывает такого, чтобы ни с того ни с сего. Без Бога там не обошлось! – и она решительно закрыла поддувало. Поднимаясь и кряхтя, добавила: – Ты, конечно, учись и никого не слушай. Выучишься, найдёшь хорошую работу. А только небесный покровитель никому ещё не помешал. Наука наукой, но кто знает…
Вскорости Фаддеевна крестила Олю, сама же была и крёстной – отец Тимофей благословил. Оля послушно приняла всё непонятное, что с ней проделывали в церкви, скорее чувствуя, чем понимая: мать плохого для неё не пожелает. После обряда батюшка спросил:
– Святое Евангелие читаете?
– Откудова, отец! – понурилась Фаддеевна. – У нас его и нету. Я грамоте только по слогам разумею, а эти нынче все – пионэры! Им не положено…
Отец Тимофей покивал, положил свою тёплую мягкую руку на Олину голову.
– Ну, ничего. На всё божья воля! На всё божья воля…
В этот день Оля была ещё тише обычного, хотя казалось, что тише уже некуда. Произошедшее произвело на неё странное действие: как если бы ей дали наполненный до краёв стакан и велели нести, не расплескав ни капли.
Когда вернулись домой, Фаддеевна торопливо скинула боты и бросилась к большой синей кастрюле, в которой с утра завела тесто. Успела: крышка уже изрядно поднялась и сдобный тёплый бок свесился через край. На краю плиты стояла сковорода с капустной начинкой и корчик с распаренными сухофруктами в сахаре.
Фаддеевна протёрла и без того чистую столешницу буфета, ловко насеяла муки, вывалила тесто и принялась месить. Оля жадно смотрела на руки матери: она ещё никогда не видела, как пекут. Тесто казалось живым. Отделив ножом кусок его, Фаддеевна взялась за скалку – пласт противился, норовил съёжиться, но она не отступала: присыпала его липкую сердцевину мукой, натирала ею скалку и продолжала разравнивать края. Когда пласт был уже достаточно большим, бережно перенесла его на противень и прошлась скалкой по краям, срезая излишки. Оля подхватила один такой комочек, помяла в руках, даже надкусила. Фаддеевна поглядела на это – лицо у неё было праздничным – вручила ей ложку и сняла крышку со сковородки.
– Выкладывай начинку.
Они