Дверь Ноября. Валентина Осколкова
этажа раскачивался ржавый утюг, обмотавшийся проводом вокруг ручки. Гипнотически медленно, вправо-влево, как маятник невиданных часов.
Несколько секунд Янка стояла, заворожённая размеренностью движения, и только провожала утюг взглядом, раз-два, раз-два, туда-сюда.
А потом провод лопнул, и утюг обрушился вниз. Отпрыгни Янка хоть мгновеньем позже – вряд ли бы её спас даже капюшон, а так утюг только стеганул хвостом провода по щеке и разлетелся на детали от удара об землю.
Янка метнулась прочь в диком, животном ужасе. В голове было гулко и пусто.
Возможность соображать вернулась только через несколько минут бестолкового бега, и вдруг всё встало на свои места: Тота никто не преследовал, вернее… Тота преследовал сам мёртвый город, вещи, хранящиеся в нём.
И Янку заодно.
В памяти само собой всплыло: «Пусть мёртвая земля хоть на капельку станет… живее».
Вот, значит, как Ноябрь становится живее от подаренного архэ?! Взрывами? Сходящими с ума мусорными баками и утюгами?
Во что Тот втянул Янку? Попытки оживить мёртвое… Что за зомби-апокалипсис?!
А переулки всё петляли, свиваясь в бесконечность, и оказавшись снова в том же самом дворе, у обломков утюга-камикадзе, Янка содрогнулась, с ослепительной ясностью вспоминая другие слова невыносимо скупого на объяснения Тота: «Можно ли пройти бесконечность насквозь?»
Она отошла от рельсов, вот в чём дело. Их не было вокруг, ни на одной из тех улиц, улочек и переулков, которые Янка пробегала. И теперь ей предстоит блуждать по ним… вечно?!
…Ящик, через который Янка перелезала, коварно провалился, хватая за щиколотку, Янка рухнула на землю с коротким воплем, кое-как высвободила ногу, встала, всхлипнула, подобрала сумку и рывками расстегнула ветровку – от бега по телу разлился душный пульсирующий жар.
Рыбка мотанулась на цепочке туда-сюда. Янка перехватила её рукой, сжала до боли в пальцах и похромала дальше. Без направления. Без смысла.
Переулок сужался, сужался и, в конце концов, превратился в неровную щель между домами, сквозь которую Янка протиснулась только боком, ободрав с сумки полколлекции значков.
А с той стороны оказалось светлая улица, сухие заросли… и ржавый трамвай со смятой «мордой». Никакого тумана, никаких утюгов. Янка огляделась, шмыгнула в трамвай и забилась на заднее сиденье. Вернулась…
«Но разве раньше трамвай не был… целым?»
Солнце наполовину скрылось за кустами, и на дорогу лёг теневой узор сухих ветвей, чуть не достающий до стены домов. Ветра не было, ветки не колыхались, и узор казался нарисованным раз и навсегда, прямо в пыли.
…Новая тень появилась с той стороны, куда в прошлый раз убегали Янка с Тотом. Она вырастала из кромки узора, словно та, что её отбрасывала, вышагивала по верхушкам кустов. Изящная, поджарая собачья тень. Она поравнялась с трамваем, остановилась и вскинула голову, заливаясь беззвучным лаем.
Янка бросила взгляд в другую сторону, прикидывая, успеет ли сбежать и больно ли кусают клыки несуществующей собаки… но