Нет отличий – нет и сходства. Артем Чернов
амяти близких казаться пятном,
И жизнью своею для них лишь присниться…
Каково же остаться в кошмаре ночном?
Каково так прожить свой единственный день
И не знать, что возможно вернуться?
Каково засмотреться на чахлую тень
И мечтать, что прохожие вдруг оглянутся?
И заметят в тебе усталость и страх,
Что в глазах столь тревожных давно притаились.
Вспомнят имя твое во многих местах,
И ты сумасбродно решишь,
Что все это только тебе и приснилось…
Даже смерть стороною обходит
Не живых и не мертвых, не слепых и не зрячих.
Что же чувствует тот, кто через это проходит,
И что жизнь, в совокупности, значит?
«Я часто вижу смутно одну ночь…»
Я часто вижу смутно одну ночь,
Когда меня окутывает тьма;
Тогда желаю вмиг исчезнуть прочь.
Тогда мне все одно – тюрьма.
Брожу во мраке, в этот миг
Мне страшно, больно, одиноко.
И эта тьма своих интриг
Затмевает взор всевидящему оку.
Я вижу крах мирского беспорядка
И чую сердцем и душой конец всему,
Что здесь дано постичь оглядкой;
Что я сейчас сквозь черноту пойму.
От мыслей жар и боль в груди,
От чувств стою, роняя слезы.
Прошу себя – оттуда уходи,
Ведь то – не ты, а просто грезы!
Но почему так ясно боль пронзает?
В глазах моих по чем разрушен мир?
Мечты мои в тот час же исчезают,
Как будто я собой нарушил нивелир.
И плащ мой темный слился с ночью,
И крылья со спины отрезаны теперь.
Одною толстой цепью связан прочно,
Как вечный раб иль дикий зверь.
Закован и лишен навек свободы.
Покуда я брожу один, подобно спаги,
Мне не взлететь никак до небосвода
На рваных крыльях из бумаги…
«Сам с собой в ночи́ гнушаясь…»
Сам с собой в ночи́ гнушаясь,
В разных мрачных мыслях прозябая,
Напрочь власти собственной лишаюсь —
В кандалах томлюсь, от неизбежности рыдая…
Но в прекрасном утреннем свету́
Боль, тревога, мрак и премерзкий холодок,
Снова в сердце заползая, больше не гнетут —
Всей тягой ждут назначенный им срок…
Таков порядок – бесконечный цикл перемен:
Извечно счастлив, болен и терзаем.
Самолично совершая каждый день обмен
Меж тем и тем, я лишь себя же избегаю…
«Я где-то есть!» – из уст глубинный стон,
Прорезав блеклую чужбину, ТАК сорвался,
Что выдал всему миру, как же изнутри растлен
Мой величавый дух, что неустанно бесновался…
Но внешний вид, подобный спящему младенцу,
Ничуть не скроет сумрак бесконечных ожиданий:
Мой взор лишь там, куда шагают отщепенцы,
Мой взор все ищет ясность средь сотен оправданий…
Смешон каприз былых, уже исчерпанных времен.
На то он годен – меня потешить беспричинно.
Покуда я нутром своим весьма обременен,
Я их готов листать, как галерейные картины…
Но кто есть Я? Отнюдь не разобраться в том,
Кем был, кто есть сейчас и буду кем отныне?
Я начал путь затем, чтоб быть в краю родном,
Но до сих пор без устали блуждаю по чужбине…
«Моя жестокая натура таится где-то в глубине…»
Моя жестокая натура таится где-то в глубине,
А снаружи лик слабости и гневной стужи
Невольно всем вокруг глаголят обо мне.
Уж не знаю, что из этих двух сомнений хуже…
А то ли я, что есть во мне, и то, что я горазд другим
Открыто заявлять, намеренно скрывая чуждый страх?
Я будто бы пред зеркалом сижу – я рядом с ним!
И жизнь моя пока еще лишь отражение в его глазах…
Живется ли с застывшими душой и телом?
Я словно был и есть всегда на том же пустыре,
Где он сидит один все так же храбро, смело,
Как нынче я лежу на собственном