Письма крови. Александр Агамальянц
опасностью. Все, что питает его, не сможешь ты более взять в рот. Все, кто правит им, впредь должны стать для тебя не более, чем скотом. И поступать с ними ты должен подобно тому, как поступают со скотом – питаться ими, их теплой кровью, их никчемными жизнями. Ради своей вечной жизни, которую ты сможешь наполнить тем, чего сам пожелаешь. Ради страшной свободы, которую они, твой скот, назовут проклятьем, ибо никогда не будут способны принять ее. Ради истинного совершенства, красота которого лежит за пределами добра, морали и всей их фальшивой добродетели.
Друг мой, Гёте, готов ли ты к этой свободе, свободе вечного изгоя и парии?!».
«Да, готов, этот мир мне ненавистен и более ничем не держит…».
И тотчас мой добрый друг Вильгельм с рыком впился мне в шею…
Глава вторая
5
Не знаю, как у вас, моя дорогая, но никто, из небольшого числа встреченных мною представителей нашего рода, никогда не говорил о тех ощущениях, которые довелось пережить ему в момент преступления врат вечности. Возможно, есть некое негласное правило, которое мне неведомо, либо по каким-то причинам каждый старается выбросить из памяти все воспоминания, связанные со смертной жизнью, но факт остается фактом. Ни вы, ни даже Вильгельм, друга ближе которого у меня никогда не было и вряд ли будет, никогда не упоминали, как проходило ваше перерождение. Что уж там, я и сам никогда никому не рассказывал этого, хотя, руководствовался скорее соображениями этикета и тем, что подобная тема вряд ли будет интересна для обсуждения. Теперь же я нарушу это странное табу.
Хотелось бы мне сочинить какое-нибудь длинное и возвышенное описание того, что происходило со мной сразу после того, как Вильгельм вонзил клыки в мое горло и жадно начал пить мою кровь. Но, как я ни старался, так и не сумел найти красивых слов. Все, что я помню это океан крови, внезапно утянувший меня в свою пучину. Тогда мне казалось, что кровь была везде и все мироздание соткано из нее. Горячая кровь. Бьющая ключом до самого потолка и багряным дождем нисходящая на мое лицо, заливая глаза и рот, который искривился в попытке издать хотя бы хрип. В тот момент я узнал, что моя жизнь имеет солоноватый и слегка металлический привкус, и удивился, почему раньше не обращал на это внимания.
Еще была боль. Адская боль разорванного горла, сковавшая все мое тело. Все, на что хватало сил, это тщетные попытки поднести руки к ране и попробовать зажать ее. Да, моя милая, животный инстинкт к сохранению своего смертного тела еще никуда не делся. И, в довершение всего, я был шокирован тем фактом, что мой лучший и единственный, на тот момент, друг, который буквально пару часов назад смывал грязь с моего лица, сейчас рвет мне горло с упоением бешеной собаки. Потом на пару секунд наступило просветление рассудка и, за это короткое время, я успел множество раз проклясть себя за то, что так легко попался в ловушку безумного убийцы.