Социальная история советской торговли. Торговая политика, розничная торговля и потребление (1917–1953 гг.). Джули Хесслер
решений, стабилизацию валюты, восстановление роли денег как главной единицы стоимости и фактора доступа потребителей к товарам, снижение и возможное упразднение гарантированных пайков, а также либерализацию политики по отношению к рынку. Отчаянное положение экономики, которое каждый раз служило фоном для таких реформ, привело к тому, что многие западные и постсоветские историки описывали их как «стратегическое отступление»[8]. Советские ученые, напротив, подчеркивали, насколько реформы соответствовали долгосрочным целям модернизации и экономического роста, которые ставили Ленин или Сталин и которые, разумеется, были необходимы для социализма как такового[9]. С оговорками, но мое мнение ближе к точке зрения советских исследователей, чем изложенные ранее позиции их западных коллег. Не стоит забывать, что не только политика нормализации, но и сам кризисный режим социализма вводился через серию чрезвычайных мер. В ранние годы советской власти подобные меры находили идеологических сторонников в правительстве, однако в то же время другие большевистские лидеры, например А. И. Рыков и, пожалуй, сам Ленин, видели в регламентации распределения шаг назад, а НЭП приветствовали, видя в нем движение вперед. В последующие десятилетия это утверждение также было верно в отношении Сталина: когда он сформулировал свое видение социализма в условиях экономики потребления, он решительно отверг кризисный режим в пользу подхода, более близкого политике НЭПа.
НЭП положил начало будущему развитию социалистической экономики, совместив значительное присутствие в ней государства с рыночными механизмами и институтами. Как нам хорошо известно, многие из этих достижений были упразднены во время второго эпизода кризисного социализма, сталинского «Великого перелома». Однако не так хорошо известен масштаб восстановления рыночных механизмов в социалистической экономике во время последующей затем фазы нормализации. В секторе снабжения, например, товарные биржи и ярмарки 1920-х годов, может, и не открылись после принудительного закрытия в 1930–1931 годах, зато появились оптовые базы, которые в итоге их заменили: их целью было оптимизировать социалистический рынок, а не покончить с ним. Более того, как и в 1920-х годах, официальные оптовые учреждения обеспечивались работой по прямым договорам между промышленными сбытовыми организациями, заводами или крестьянскими хозяйствами и распределительными сетями социалистического сектора. Дэвид Ширер обратил внимание на такую рыночную практику в советской тяжелой промышленности, заявив, что они подрывали заявленную цель режима – построение плановой экономики. По словам Ширера, эта практика привела к тому, что «то, что появилось в 1930-х годах… было командно-административной экономикой, но не плановой» [Shearer 1996: 236]. Несомненно, это отчасти связано с различием между двумя секторами, однако в торговле практики рынка не считались несовместимыми со строительством социализма. Хотя и здесь
Это утверждение больше применимо к специализированной литературе, касающейся более поздних реформ. Для рассмотрения советской экономики 1921 года можно обратиться к [Гимпельсон 2000]. О периоде 1931–1932 годов см. [Whitman 1956: 384–404, особ. 387; Davies 1996: особ. 58–64,94-97,201-28]. Для рассмотрения периода 1946–1947 годов см. [Filtzer 1999:1013–1038; особ. 1020–1022; Зима 1996: 51–52; Зубкова 1998: 40–50].
Для рассмотрения 1921 года см. [Дмитренко 1986; Дихтяр 1963: 139–152; Атлас 1969: 173–191], по периоду 1931–1932 см. [Атлас 1969: 248–261].