Огонь и сталь. Виктория Осма
дождь.
Парень встал и подошел к балкону, открыл дверцы, и в комнату влетели влажный воздух и шум дождя. Норд подставил лицо падающей с неба воде. Она охлаждала и уносила всякие угнетающие мысли. Еще ему нравилось, как капли колотят кожу, было в этом что-то успокаивающее и приятное.
Норд обернулся на Эйдена, тот скрестил руки и просто стоял, поняв, что никакой опасности нет.
– Иди сюда. Ты же никогда не стоял под дождем.
– Я похож на сумасшедшего?
– Давайте, господин феникс, неужели вы боитесь?
Эйден осторожно все-таки подошел к балкону. Дождь шел стеной, и это ему, естественно, не нравилось, но он также терпеть не мог, когда его берут на слабо, поэтому шагнул из укрытия к Норду.
Когда первые капли упали на его кожу, он невольно вздрогнул. Норд опять подавил веселый смешок.
– Хватит, – буркнул ему Эйден.
Сначала он чувствовал каждую упавшую каплю, и это приносило безумный дискомфорт, но со временем стало не так уж и ужасно, вполне терпимо, хотя ощущение такого количества влаги все равно вводило его в замешательство.
– Ну как?
– Отвратительно.
Норд не сдержался и наконец-то тихо засмеялся:
– Не стой истуканом, расслабься. Подставь лицо дождю как я.
Феникс повторил за ним, веки дергались при каждом стуке капель по коже. Но через силу он был готов согласиться, что в этом новом для него явлении действительно есть что-то необычное – вода на время будто унесла всю боль, особенно из сердца, и в нем наступил кратковременный покой впервые за двадцать лет.
Глава 10
– Я все думал, почему если феникс – это птица, то ты – человек? – Норд взглянул на Эйдена, когда дождь закончился, и с их волос стекали последние капли.
Эйден смотрел куда-то вдаль, не моргая, будто вспоминал что-то не очень приятное, копался в себе. Молчание было слишком долгим, Норд вздохнул и отвернул голову, понимая, что он не ответит.
Но пару минут спустя перед его носом, сверкая крыльями, пролетела маленькая огненная птичка. Норд поднял глаза, и от увиденного его брови взлетели. Десятки таких же полупрозрачных птичек кружили вокруг них, отбрасывая на стены узоры, садились на плечи и перила балкона, зарывались в волосы, приземлялись на протянутую ладонь. От их света и тепла отступила серость сырого Блейда.
– Нас было сотни. Очень давно, – начал Эйден. – Мы дарили свет и процветание этому миру. Но люди решили заполучить фениксов, подчинить нашу волю и силу, обладать нашим светом. Многих просто забили, но от мертвой птицы нет толку. Тогда их стали сажать в клетки, но и оттуда они выбрались – сгорели в своем же пламени, чтобы не достаться никому.
Птицы вокруг стали медленно угасать, все потускло, вернулась серость. Единственные оставшиеся три самые крупные птицы уместились в руках Эйдена, и он продолжил:
– Нас осталось трое. Самых сильных и могущественных. И мы решили спрятаться и оставить людей, – первая птица взлетела и растворилась в воздухе. – Один из нас улетел на солнце, сделав тем самым его еще более прекрасной