Не стреляйте в партизан…. Эдуард Нордман
три года вперед. Потом мы еще несколько дней слышали уханье корабельных пушек этой флотилии. Эти залпы подбадривали нас, как бы давали знать: моряки дерутся. Они дрались!!!
Документы свидетельствуют, что они дрались на Березине, на Днепре, защищали украинскую столицу и только потом, взорвав последние мониторы и катера, влились в сухопутные части. Резун-Суворов, как и в большинстве случаев, просто врет. Читать его – значит унижать себя. Предатель навсегда останется предателем. И неважно, кого или что он предал.
Возвращаясь к тому времени, к лету 1941 года, хочу сказать откровенно: да, нам было очень сложно ориентироваться в ситуации. И мы, тогда простые смертные, делали собственные выводы. Не всегда верные.
Я не случайно упоминал, что тогда, 22 июня, из Парохонска мы довезли до Пинска не всех мобилизованных.
Не допускаю, что они проявили малодушие. Ведь потом в партизанские отряды в массовом порядке приходили такие же местные парни и мужчины в летах, как и те, которых мы со старшим лейтенантом из военкомата не довезли до Пинска. Тогда, скорее всего, они полагали, что все быстро закончится, что обойдутся без них. Ведь только о таком единственно возможном исходе еще вчера можно было услышать из каждого репродуктора.
Из уст мобилизованных то и дело слышались слова: «Не ко времени война, в разгаре косовица, на носу уборка хлебов». Впрочем, какая война случается ко времени. Тем более, смею утверждать, никто из них, из нас не мог в то время предполагать, что война станет такой длительной и столь жестокой. А значит – не мог и подготовиться к ней. В первую очередь морально подготовиться. Такова вторая сторона моего понимания внезапности войны.
Подтверждение своим размышлениям нахожу у В. Кожинова, который много писал о причинах победы СССР и поражения Германии: «Наше превосходство над врагом было не собственно «военное»; это было превосходство самого мира, в который вторгся враг. И оно не могло осуществиться, реализоваться в краткое время, ибо дело шло о «мобилизации» не армии, а именно целого мира».
«Перед лицом смертельной опасности, – рассуждает далее Кожинов, – пружина народного сопротивления сначала сжалась до предела, а затем распрямилась и ударила со страшной силой». Я видел, как она сжималась, как распрямлялась и била. Я сам был частицей той пружины и той самой пружиной. Сжимался, разжимался. Бил при любом удобном случае. И горжусь этим.
В то же время я далек от мысли сваливать вину за все ошибки и трудности на верхи. Виноваты были и кадры на местах. Поначалу в условиях возникшей военной опасности далеко не все действовали организованно и ответственно. Тот же Пинский обком в первые дни и недели войны находился, как теперь говорят, в информационном вакууме, довольствуясь случайными, отрывочными сведениями. Массированные бомбежки, панические слухи добавляли неразберихи, подталкивали к поспешным решениям.
В такой ситуации Пинский обком еще вечером 23 июня допустил очень серьезную ошибку. Он перебазировался в местечко Ленин – километров на сто к востоку.
Уже