Заповедь. Книга первая. Александра Никогосян
этой, соседки твоей.
– Так нет у нее никого… – сказала бабуля и вдруг, глядя на батюшку круглыми глазами, полезла в карман. За валидолом. Запихнула таблеточку под язык… Помолчала…
– Каюсь я, батюшка, в убийстве кошки. Ох и каюсь. Живую душу сгубила… Мне теперь и кошку жалко. А еще мне жалко соседку эту. Она хоть и противная, а жизнь у нее… ох… врагу не пожелаешь. Мужа схоронила, сына схоронила… Одна совсем осталась. А я… – тут бабуля снова расплакалась, уже без всякой показухи, навзрыд. Да так, что ей пономарь табуреточку принес. – Не люблю я ее, батюшка, а ведь она такая несчастная!
– В чем каешься? – жестко и громко спросил батюшка.
– В убийстве и нелюбви! Каюсь, батюшка, ох каюсь!
– Ну так вот тебе епитимья1 – купишь соседке котенка. Поняла? И пятидесятый псалом утром, днем и вечером в течении недели.
– Поняла, батюшка! Вот прямо сейчас пойду в магазин, у нас тут рядом такой звериный магазин, батюшка, ой, ну прямо…
– Тихо! – вдруг гаркнул отец Илья. – Иди, молитву прочту!
Он прочел над бабулей разрешительную молитву и сказал:
– А теперь за котенком! Быстро!
– А причащаться? – пискнула бабушка. – Я готовилась.
– Готовилась? Причащаться? Убийца?! Уйди с глаз!
***
Домой батюшка приходил, словно вагоны разгружал – уставший, вымотанный до предела. Ведь за каждого он молился, молился долго, с полной отдачей душевных и даже физических сил. Наверное, поэтому и шли к нему исповедники толпами. Душа-то – она все чувствует.
Переодевался, умывался и падал на диван. Матушка Татьяна с сочувствием смотрела на супруга.
– Илюшенька, ну нельзя же так!
– Только так и можно, Танюш. Души-то человеческие Господь мне доверил, а что я Ему на Суде скажу, коли хоть одна душа пропадет? Так-то, родная.
Матушка вздыхала и шла разогревать ужин. Пока на сковородках что-то шкворчало, она готовила своему батюшке крепкий сладкий чай. Приносила его в комнату. А там…
Устроившись на полу возле дивана, сынишка-пятиклассник положил голову отцу на грудь и замер от счастья. Скучает парнишка. Батюшка ласково перебирает давно нестриженные светлые вихры сына и, полузакрыв глаза, сонным голосом вопрошает:
– В чем каешься, чадо?
Чадо блаженно отмалчивается.
Матушка Татьяна осторожно ставила чашку с чаем на журнальный столик и с тихим вздохом выходила из комнаты.
Хлебушек
Меня зовут Лена. Мне двадцать девять лет, живу одна. С мужем развелись давно – не выдержал он моего графика работы и сбежал.
А работаю я писателем. Ага. И литературным редактором в одном из крупных издательств. Ну то есть работаю-то я дома, но как бы в издательстве. И иногда случается так, что муза притаскивается ко мне в середине ночи, заставляет вставать и с полузакрытыми глазами идти ваять очередной шедевр. Полночи я могу сидеть за ноутбуком и клацать клавишами. Хоть и уходила я в кухню, муж, пошарив рукой и обнаружив лишь мою примятую подушку, просыпался и, бешенея по дороге,