Доктор, который любил паровозики. Воспоминания о Николае Александровиче Бернштейне. Вера Талис
издание. Куприн. Тургенев и Гоголь, дореволюционные издания. Драйзер, Проспер Мериме, Лесков, Золя, Мопассан, Джек Лондон.
Ну, это уже советское, ваше.
Шеллер-Михайлов, писатель, которого Николай Александрович очень любил.
Почему?
А потому, что там великолепное полотно, как он говорил, чиновничьей России. Фейхтвангер, Ибсена четырехтомник, А. Н. Толстой – множество синих книг, а наверху – Пушкин, издание Академии, Байрон, Лермонтов и Вересаев. Вересаева Николай Александрович очень любил. Отец еще очень любил Андерсена. Считается, что Андерсен писал сказки для детей. Ничего подобного, там очень грустные сказки для взрослых. Но для детей тоже есть. «Огниво», например.
А он какую сказку любил?
Он вообще все любил. Был очень хороший четырехтомник Андерсена, изданный до революции. Брат его продал, а я пошла в ближайший букинистический магазин на Арбате и вижу – под стеклом прямо он лежит, и я его выкупила. Этот четырехтомник единственный раз в России издавался. Переводчики там были брат и сестра – Анна и Петер Ганзен [Ганзен А. В. и ее муж Ганзен П. Г.]. Он рассыпался буквально по листочку, и отец его сам отнес в переплетную мастерскую. А когда вернулся – спросил: «Татьяна, как ты думаешь, в переплетных мастерских бывают пожары?» Я говорю: «Не беспокойся, не бывают. Там охрана такая, что пожаров не бывает!» Хотя я этого не знала и не могла знать. Книги для меня – это все, и мне это передалось от отца. Это моя вся жизнь. А на этой полке у меня советские книги, добытые с таким трудом! Я заводила знакомство с девочками в книжном магазине, дарила им шоколадки. За макулатуру доставали книги. Мой муж ходил, занимал очередь, я приходила к открытию, и мы брали двойную дозу. Ужас, как будто мы жили в V веке и книгопечатание для нас недоступно.
Все было в дефиците.
Вы заметили, что у меня нет никаких картин, ничего, вот только фотографии кошек развешаны, а здесь на стене литография, на которой изображена Эйфелева башня. Это любовь Николая Александровича на всю жизнь. Он всю жизнь о ней собирал все материалы, которые мог найти, писал о ней в «Науке и жизни»[32], привез эту литографию из Парижа. Рама из черного дерева, дороже всей картины.
Вы говорили о встрече Николая Александровича с Эшби в 1960‐х годах.
Отец получил персональное приглашение на встречу с Россом Эшби. Я с ним ездила, поскольку у него с сердцем было неважно и мы старались одного его не отпускать. Я там стыда натерпелась – дочь Бернштейна и не знает английского. Это была просто встреча, где они общались друг с другом. Эшби тоже был физиолог… Когда Николай Александрович печатал последнюю книгу в издательстве «Пергамон Пресс», его владелец, Роберт Максвелл, переписывался с ним и прислал фото своей семьи. Эта фотография очень интересная. Сидит Максвелл, импозантный, рядом с ним худенькая и очень просто одетая женщина – его жена, рядом с ними три девочки, одетые все одинаково, воздушные платьица, белые туфельки, белые банты в волосах, а позади родителей – три мальчика, погодки,