Неприличное слово жизнь. Николай Фохт
– им что не нужно, думаешь, твое показное тепло?
… Не гляди на меня так, Мустафа. Я не совсем виноват. Да, короля Филиппа нашего упустил, зато смотри, сколько здесь полицейских, сколько администраторов гостиницы, сколько до мозга костей русских туристов. Посмотри, как они сочувствуют. Да, меня не было восемь дней, но я выполнил миссию – я искал, это главное. И главное, что второй пилот проиграл мне еще одну "Смирновку" по дороге сюда, пока ты спал. На борту мы не будем выглядеть ущербными, в Шереметьеве кровавая выпивка за тобой, Мустафа. Ведь у тебя остались средства, ведь не все ушло в холст?
Что, Мустафа, я плохо слышу, я вообще не слышу тебя, Мустафа, если хочешь знать.
Улица Винокурова
Никакой нежности, только тоска – впечатления, воспоминания, как кирпичная, запачканная стена.
Как странно – отчетливо помню себя, идущего вслед за мамой и бабушкой. Вид – сверху. Так смешно мы ковыляли осенним вечером: женщины и дети. Такое счастье – переселиться сюда со Щипка, из подвала. Все резоны запечатлены, сохранены формулировки, выражения лиц, жесты у плиты, первый суп, раскладушка. Далее – нечто трогательное: мама целует отца. Он с работы, его прорезиненное пальто пахнет городом, потом прокуренными коридорами, потом яркими комнатами.
Ну а дальше – своим чередом. Раздобыв сносный полевой бинокль наблюдал за переодевающимися ткачихами. Напротив – окна фабрики, нравы просты, время толкает на экономию места. Ткачихи ныряли за занавески и оказывались под пристальным вниманием нескольких этажей созревающих подростков.
Приблизительно так и тащилась, а тогда казалось – катилась, летела жизнь. Драки- футбол, драки – хоккей, сезон за сезоном.
Только запах костров на субботниках – значит пришла весна, значит день рождения Ленина – кто такой, откуда взялся, почему не помню?
Выясняется, что жизнь предельно коротка: чирк и есть, чирк – и нет. Очень просто, почти глупо, почти не стоит разговора. Потому здесь – пустота, черная дыра, черная кошка, перебежавшая дорогу, воронка от очередного метеорита, напрасно процарапавшего вселенную, чтобы тюкнуться в семнадцатом микрорайоне и образовать зияние.
Да, походили, поохали. Аккуратно, как могилы близких посещаю неизлечимые места.
Площадь, окружность, радиус, биссектриса – какая угодно геометрия, главное зримо: асфальт поддается ощупи, земля сыплется меж пальцев, песок забивается в полуботинки. Хорошо и бугристо. Как вековечные стволы похлопываю штукатурку фасадных и дворовых домов, опускаюсь в подвалы, вдыхаю прежние, неулетучившиеся, возрождающиеся ароматы.
Время поймано, оно в храбрых силках – и никакой мистики, никакого идеализма. Идеализм как-нибудь позже, потом, когда обветшают купола крыш, вымрут деревья, сотрутся до канализационных труб дорожки.
Но пока все на месте – милости прошу!
1990 год
Лига пешеходов
Этой зимой наши люди