Три дня в Париже. Натали Пономаренко
онечная дорога. Единственное желание – рухнуть на белоснежную постель и вдохнуть влажный воздух, который летит из открытого балкона и напоминает свежие каштаны.
Ах, Париж! Здесь даже мысли рождаются не привычно лаконичные, а приправленные легким флером поэзии.
– Какого хрена?! – врезается в уши леденящий знакомый голос и звук хлопающей двери. В трёх метрах вырисовывается мужская фигура.
А нет… Не такие уж и романтичные здесь люди, как пишут в книгах. Или… подождите…
…МакКензи, черт возьми.
Стоит лицом к закрытой двери номера, заведён до раскатов молнии в воздухе. Сжимает кулаки, но через секунду кидает хищный взгляд вглубь коридора.
– Уф-уф-уф, Гилберт, и ты тут?! М-да, хуже быть не может. – Замечает ее, прожигает кожу пламенем глаз. – Чего застыла? Иди уже, куда шла!
Мэри, спонтанно брошенная под пресс его слов и жуткого взгляда, уже бы давно убежала, да только ноги будто вросли в землю.
– Что-то не нравится? – она также дерзко отбивается словами. – Слушай, не порть мне отдых, будь добр, закрой рот! Иначе… – обрывается на полуфразе.
Уже жалеет, что не удержала гневные слова – МакКензи медленно приближается, проверяет ее нервы на прочность. Сделай шаг назад – точно начнёт смаковать во рту вкус победы над говорливой девчонкой, которая, как ему показалось, повзрослела за два года их разлуки. Что-то в ней явно изменилось.
– Иначе что? Смелая женская натура начнёт мстить? – сокращает расстояние до вытянутой руки и испепеляет пожаром, который вспыхнул задолго до встречи с Мэри в этом отеле.
А ножки-то начинают мягчеть, будто наполняются ватой…
– Не сверли меня взглядом! – она не выдерживает эффекта его серых глаз. Забывает ответить на вопрос.
– Я всех так сверлю, Гилберт, – виновник всех ее бед презрительно ухмыляется, наблюдая чрезмерное волнение.
– Идиот! – Мэри роняет заслуженное оскорбление и, желая уйти прочь, на ходу нарочно задевает МакКензи своим плечом.
– Истеричка, – подытоживает он себе под нос, не оборачиваясь ей вслед.
Казалось бы, встреча спустя два года после окончания гимназии могла бы выглядеть по-другому. Сдержаннее. Менее ядовито. И хотя бы с мелкими каплями манерности или, на худой конец, лицемерия. Но нет, эти двое прочно закрепили ненависть друг к другу ещё со школьных времён и не скрывают неприязнь. Вот и сейчас взвинченная Мэри, вошедшая в свой номер отеля, первым делом плюхается на кровать и утыкается глазами в потолок, чтобы кое-как успокоить учащенное дыхание и буквально минутку поразмыслить, отчего МакКензи выглядел чересчур уж озлобленным на весь мир и что произошло с ним до ее прихода. Она не знала о нем ровным счетом ничего, после того, как их вынужденное пребывание на одной территории школы закончилось – в целом, как и он о ней.
В Париж Мэри приехала за вдохновением – как и многие писатели, поэты, художники – укрывшимся в узких атмосферных улочках с клумбами цветов, в уютных кофейнях, где подают знаменитый круассан с терпким напитком, в той самой, как бы банально не звучало, Эйфелевой башне.
Прерывает размышления, вынимает из чемодана несколько чистых холстов разных размеров, палитру, краски и кисточки. Руки чешутся от желания поскорее приступить к написанию новой картины, навеянной впечатлением о прекрасном городе, в котором так и хочется потеряться, чтобы остаться навсегда. Но творчество она откладывает до завтра, когда Париж озарят яркие лучи солнца. Состояние сейчас неподходящее: высидеть несколько часов над полотном не получится из-за изнуряющей усталости.
А вот хваленные французские ужины пропустить никак нельзя. Здесь тебе и фондю из сыров, и странные лягушачьи лапки, и ароматный рататуй, который подают с изысканным вином. И как ещё местные не располнели до размеров Солнечной системы из-за обилия блюд?
Ресторан, находившийся на первом этаже, собирал всех гостей отеля, в частности, во время ужина. Влюблённые сладкие парочки с бокалами просекко и таящими свечами на столах необъяснимо раздражают Мэри. Не мудрено – в отношениях у неё все не складывалось: ухажёры не выдерживали ее вечную погружённость в хобби, временами вспыльчивый характер, независимую натуру – все это задевало их мужское эго. Приехать в город, где на каждой лавочке обнимаются и целуются парочки – такой себе мазохизм для одинокой дамы.
Перед ней разместилась тарелка профитроль с заварным кремом и бокал белого вина. Сладкое на ужин? А что мешает? Самое время получить гормон счастья и долю энергии после встречи с энергетическим вампиром, к тому же, когда этот самый «вампир» развалился на диване – за столиком – у окна. Попивает виски с надменным, но дико вымученным лицом. Чёрная рубашка, расстегнутая на три пуговицы сверху, такие же мрачные брюки, подкатанные рукава и взгляд, направленный куда угодно, только не в сторону Гилберт.
Безусловно, что-то сегодня выбило его из колеи. Или он после выпуска стал таким ожесточенным?
Она не знает и точно не хочет выяснять. Больно надо тратить на него, вечно недовольного и острого на язык, своё время, нервы