Смирительная рубашка. Когда боги смеются (сборник). Джек Лондон
свете было страшным, а правая рука все еще сжимала шпагу.
Да, правда, удивительно легко убить человека.
Мы поклонились его секундантам и собирались уйти, когда Феликс Паскини остановил меня.
– Извините, – сказал я, – отложим это на завтра.
– Нам ведь надо лишь отойти на шаг в сторону, где трава пока суха, – настаивал он.
– Дайте мне разделаться с ним за вас, Сен-Мор, – сказал мне Ланфранк, горевший желанием померяться силами с каким-нибудь итальянцем.
Я покачал головой.
– Паскини мой, – ответил я. – Он будет первым завтра.
– Есть еще другие? – спросил Ланфранк.
– Спросите де Гонкура, – засмеялся я. – Я догадываюсь, что он уже претендует на честь быть третьим.
Де Гонкур смущенно кивнул. Ланфранк вопросительно посмотрел на него, и де Гонкур кивнул головой еще раз.
– А после него, не сомневаюсь, появится задира, – продолжал я.
И лишь только я это сказал, как рыжеволосый Ги де Виллардуэн собственной персоной подошел к нам по облитой лунным светом траве.
– Ну хоть его-то уступите мне! – вскричал Ланфранк почти умоляюще, так велико было его желание.
– Спросите его, – засмеялся я, затем, обернувшись к Паскини, сказал ему: – Завтра. Назначьте время и место, я там буду.
– Трава превосходна, – надоедал он, – место превосходное, и я желал бы, чтобы вы отправились за Фортини сегодня же.
– Лучше, чтобы его сопровождал друг, – парировал я. – А теперь простите, я должен идти.
Но он загородил мне путь.
– Как бы там ни было, – произнес он, – пусть это случится сейчас.
Тут во мне впервые стал подниматься гнев.
– Вы хорошо служите своему господину, – засмеялся я.
– Я служу только своим желаниям, – был его ответ. – Господина у меня нет.
– Простите меня, если я осмелюсь сказать вам правду, – проговорил я.
– Какую? – спросил он мягко.
– Ту, что вы лжец, Паскини, лжец, как и все итальянцы.
Он немедленно повернулся к Ланфранку и Боэмону.
– Вы слышали, – сказал он. – И после этого вы не можете отрицать мое право на него.
Они колебались и посмотрели на меня, чтобы понять мои намерения. Но Паскини не ждал.
– Если вы еще сомневаетесь, – заторопился он, – позвольте мне устранить ваши сомнения… вот этим.
И он плюнул на траву у моих ног. Тогда гнев охватил меня и совершенно вывел из себя. Красным гневом зову я это – подавляющее, всепобеждающее желание убивать и уничтожать. Я забыл, что Филиппа ждет меня в большом зале. Я помнил лишь свои обиды – непростительное вмешательство в мои дела седого старца, миссию папы, дерзость Фортини, наглость Виллардуэна и теперь Паскини, стоявшего на моем пути и плюющего в траву. Перед моими глазами появились красные круги, мысли тоже стали алыми. Я смотрел на всех этих людишек как на сорную и вредную траву, которую надо было