Лето в Провансе. Люси Колман
указывает подбородком на другой табурет.
– Наверное, пришло время поговорить начистоту, Ферн.
Для меня его слова – как удар наотмашь.
– Я думала… надеялась… что мы всегда были друг с другом откровенны.
Он качает головой:
– Не знаю, в чем причина, но у меня такое чувство, будто из моей жизни что-то ушло, и понимаю, что это несправедливо по отношению к тебе. Как это ни бессмысленно, это отражается на всем, что я делаю. Или пытаюсь делать. Каждое утро, просыпаясь, я уже предвижу, что и как будет дальше.
Он смотрит на свою чашку, не поднимая глаз на меня.
– Предвидишь? А я вот не предвидела, что так будет. Не проще ли назвать это скукой?
– Скорее, однообразием, – поправляет он меня, и я чувствую, как у меня уныло опадают плечи.
– Однообразие? – повторяю я за ним. – Если ты говоришь о нормальной семье, появление которой мы все время откладываем, хотя в наших планах всегда было завести ребенка ближе к тридцати. Хочешь об этом поговорить – так и скажи. Все решаемо. Эйден, ты же знаешь. Нужна только уверенность, что мы готовы. Это ведь очень серьезно, милый.
– Речь не об этом. Не думаю, что сейчас было бы правильно усугубить напряжение.
Ничего хорошего эти его слова, мягко говоря, не предвещают.
– Послушай, мне очень жаль. Я знала, что у нас уже давно не все ладится. Зря я прятала голову в песок. Но при любой моей попытке затронуть эту тему ты заговаривал о другом. Я думала, что ты не готов к такому разговору.
Он выглядит удрученным, даже убитым.
– Я думал, что превратности жизни только сильнее нас сплотят. – Его тон становится мягче, я вижу, как он старается подыскать слова, чтобы выразить то, что чувствует. – Иногда каждый шаг дается с трудом, Ферн, нам ли этого не знать… Согласен, у нас бывали взлеты и падения, но мы всегда со всем справлялись вместе.
Он старается меня подбодрить, потому что не хочет продолжать этот разговор. Нет уж, Эйден, сколько ни увиливай, все равно нам придется разобраться, что у нас не так.
– Пора посмотреть правде в глаза. – Знаю, это звучит как вызов, но раз разговор пошел начистоту, нельзя давать задний ход. – Я никак не найду правильные слова, чтобы объяснить мои чувства, поэтому не удивлена, что ты не понимаешь… Я знаю одно: я тебя люблю, люблю всем сердцем, и для меня невыносимо, когда я так тебя огорчаю.
Он наконец поднимает глаза, наши взгляды встречаются. Выражение отчаяния в его глазах немного смягчается.
– Помнишь, как мы столкнулись друг с другом на школьных танцах? – Он щелкает пальцами. – Тогда что-то произошло, что-то важное, мы оба поняли, что все переменилось.
Я бы скорее назвала тот эпизод столкновением. И это были не просто танцы, а выпускной бал. Все мы были легковозбудимыми подростками, когда нам было по шестнадцать-семнадцать лет. Мы тогда впервые заговорили друг с другом, потому что Эйден был спортсменом, а я всего лишь болельщицей.
Я киваю, не желая его перебивать.
– Помню первое наше свидание через три дня. Назавтра ты мне позвонила и сообщила, что отец запрещает