Принесенный ветром. Марина Серова
можно вдолбить это в голову Ерошкина? Для него ход моей мысли – не аргумент.
Следователь тем временем допил свой кофе и встал:
– Спасибо за кофе. Можно вас еще кое о чем попросить?
– О чем же?
– Вас не затруднит пройти со мной в квартиру Белкиной? Посмотреть, что пропало.
– Конечно, не затруднит, – обрадовалась я. – Всегда рада оказать помощь нашей славной полиции.
Об этом я и мечтала! Теперь не придется нарушать закон и возиться с отмычками, чтобы вскрыть квартиру погибшей. Посещение места преступления было первым пунктом моего плана, составлению которого помешал визит Ерошкина. Может, мне удастся обнаружить какие-нибудь доказательства невиновности Ниночки?
Услышав про «нашу славную полицию», Ерошкин с подозрением покосился на меня. Он вынул из кармана ключ, открыл дверь и пропустил меня вперед.
Воздух в квартире покойной был спертым, пахло старой одеждой и лекарствами. Подушка в белой наволочке, лежавшая на кровати, была покрыта бурыми пятнами.
– Как ее убили? – спросила я.
– Ударили по голове хрустальной вазой. Но сначала вкололи лошадиную дозу клофелина. Но, если б ей не раскроили череп вазой, это ничего бы уже не изменило. Патологоанатом, проводивший вскрытие, говорит, что такая доза клофелина однозначно убила бы ее. Такого не выдержало бы даже здоровое сердце, что уж там говорить про пожилую женщину.
– Не понимаю, – пробормотала я.
– Чего не понимаете?
– Зачем убийце понадобилось бить ее по голове вазой? После лошадиной дозы клофелина?
– Возможно, убийца спешил, – сказал Ерошкин и тут же поправился: – Спешила. Не хватило терпения ждать, пока бабушка уснет. Не терпелось поскорее приступить к поискам ценностей. А может, Белкина чем-то убийцу разозлила.
Это Аделаида могла. Она была очень несдержанна на язык и, как большинство пожилых людей, любила поучать молодежь. Вот только Нина не отличалась вспыльчивостью. Да, туповатая, да, легкомысленная, да, влюбчивая. Но не злая, не гневливая, не раздражительная. Нрав у нее был мягкий, характер уживчивый. Не стала бы она бить старушку по голове хрустальной вазой. И клофелином травить не стала бы.
– Не беспокойтесь, Татьяна, мы все выясним, – прервал мои мысли следователь. – Посмотрите, пожалуйста, вы когда-нибудь видели эту шкатулку?
Ерошкин показал мне раскрытую лакированную шкатулку, расписанную яркими цветами. Она была почти пустой. Внутри лежала цепочка из белого металла с православным крестиком и кольцо с выгравированной надписью: «Спаси и сохрани». В углу болталась розовая пуговица с блестящим камушком в серединке.
– Никогда этой шкатулки у Белкиной не видела. Но ведь нас с ней не связывали настолько близкие отношения, чтобы…
– А какие-нибудь украшения вы на ней видели? – перебил меня Ерошкин.
Я задумалась.
– Видела. Сережки с кирпичного цвета камушками.