Концлагерь «Ромашка». А. Ш.
весьма аппетитно гулял по пакету с сувенирами. Там внутри, подумал я, конечно же, несколько электронных безделушек, айфоны 19–ой модели, чипы с играми, и, конечно, много сластей, среди которых обязательно найдётся несколько плиток французского шоколада, потому что без них…
Вдруг вдалеке раздался хруст. Мы замерли. Несколько секунд я слышал биение своего сердца и дыхание – оглушительное дыхание. Хруст повторился чуть явственнее. Я похолодел – если только можно было ещё похолодеть после трёх часов на морозе – и каким – то не своим, страшным шипящим шёпотом приказал Илье:
– Выключи фонарь, скорее!
Луч света пропал. Мы напряжённо прислушивались, и вскоре хруст начался снова, и уже не прекращался – он стал приближаться к нам.
Полминуты я сидел как парализованный. Даже мысли меня не слушались. Потом ко мне вернулась возможность думать. Первая мысль, самая дурацкая и неприятная, была про дисциплинарный лагерь, скотские условия и то, что теперь задача выйти в люди значительно усложняется. Вторая мысль была про Мишу. Бедный мальчик.
Затем я понял, что у нас ещё есть возможность бежать.
– Илья, я спускаюсь, – шёпотом сказал я.
Ответа не последовало.
– Илья, ты слышишь? Нам надо бежать.
Молчание. Загадочное молчание.
– Ты… ты что, сбежал один?… – зачем-то спросил я вслух. Мысль о том, что мой лучший друг меня бросил, была шокирующей настолько, что я опять застыл, даже не начав слезать с ветки. И тут же понял, что для меня бежать уже поздно – хруст шагов доносился совсем уже близко, и темноту рассеял луч незнакомого фонаря – гораздо более сильного, чем у Ильи.
– Так – так – так, – раздался смутно знакомый голос. – Кого я вижу? Кто это у нас тут нарушает дисциплину?
Свет фонаря ударил мне прямо в глаза, и я зажмурился.
– Ба! Ха-ха. Вот уж не ожидал увидеть. Артём Извольский собственной персоной! Примерный юноша, победитель олимпиад, гордость лагеря.
В охраннике я, разлепив веки, узнал Сотникова – бывшего прапорщика, а теперь «генерал – атамана» каких – то казачьих войск, который в лагере был известен привычкой выкручивать уши провинившимся десятилеткам и любовью к пиву, вследствие которой его фигура каждый год расширялась на несколько сантиметров.
– А знаешь, Артём, как мерзко жить в дисциплинарном лагере? Там заставляют вкалывать от зари до зари, чистить коридоры и туалеты, и очень скверно, братец ты мой, кормят. А какой там контингент… ммм! Знавал я одного пацана, который до лагеря убил своих родителей, а потом ещё в дисциплинарке проткнул парню ножом почку. Там не та малина, что здесь. Ну да, впрочем, сам увидишь.
– Навещать – то хоть будете? – попытался сострить я, но голос был каким – то упавшим.
– Конечно, мой мальчик. Слезай. Хватит уже изображать Маугли.
– Послушайте, я не хочу в дисциплинарку. Может, как – нибудь договоримся?
– Договоримся? Бха. Ха-ха! О чём? Что ты можешь мне дать взамен на молчание? Деньги? Откуда у тебя деньги?
– Нет, но я… я могу… давать