Коридор затмений. Татьяна Степанова
такие?
– Мой клиент и его охрана, – ответила Евгения Лаврентьева. – Я занимаюсь купированием запоев, практикую методы древней медицины. У меня есть патент на лечение гомеопатией. Уезжайте! Я сейчас не могу заниматься лечением по личным обстоятельствам, – властно приказала она охранникам.
Те запихали пьяного актера в «Лексус» и, открыв ворота, мгновенно уехали – видимо, тоже не хотели связываться с полицией. Полковник Гущин им не препятствовал. Он официально представился Евгении Лаврентьевой, закрывшей ворота, и заметил:
– Похвально найти в себе силы заниматься делом во время семейной трагедии. Нам надо с вами, Евгения…
– Стальевна. Мой покойный отец носил имя Сталь.
– …Евгения Стальевна, с вами побеседовать о вашей двоюродной сестре и ее сыне.
– Прошу. – Евгения Лаврентьева указала на дешевые садовые кресла в кустах.
Клавдий Мамонтов понял – она не пускает их в дом, а у них пока нет власти зайти туда без ее приглашения. Макар внимательно созерцал эксцентричную особу с косами. Он глядел на ее полные руки в браслетах-оберегах. При движении тело Евгении колыхалось. Когда она усаживалась в кресло, шаль разошлась. Под шалью оказались пестрая этническая туника с короткими рукавами и восточные шаровары.
– Это Леша ее убил? – тихо спросила Евгения, встречая любопытный взгляд Макара прямо, бесстрастно, спокойно.
– Мы пока разбираемся. А вы его подозреваете? Своего племянника троюродного? – тоже тихо ответил полковник Гущин – тон беседы сразу стал вроде как доверительный, интимный, но…
Клавдий Мамонтов во всей сцене чувствовал некую тайную фальшь. А Макар все разглядывал руки, предплечья Евгении Стальевны. Она плотно запахнула шаль на себе – ветер майский подул холодом.
– Он позвонил мне ночью. Рассказал. Я онемела. Меня как обухом по голове ударило – Аня мертва. – Евгения покачала головой. – Он был не в себе… Леша… сказал, что его долго держали в полиции, сообщил, что это он мать нашел в квартире. Я его сразу спросила, а зачем он приехал? Потому что все прошлые недели…
– И в ее день рождения даже, – подсказал полковник Гущин, – он мать не навещал и не звонил ей в день рождения. У них был конфликт из-за квартиры, как мы выяснили.
– Да, что скрывать. Но это он ее убил? – снова настойчиво спросила Евгения. – Я всегда знала, что добром их вражда, дележ недвижимости не кончится. Я ее предостерегала, советовала – уступи ему, он молодой, он женился, им надо где-то жить с женой, на квартиру они все равно сами не заработают. Отдай ему часть, продай родительскую квартиру, и вы разойдетесь с сыном мирно. Но она меня не слушала. И не из-за сына. Она ненавидела невестку, его избранницу. Такое случается сплошь и рядом. Она не могла ему простить, что он променял ее на девчонку. Так что за ее отказом делить квартиру стояла не жадность, а скорее месть. И это все усугубляло, понимаете?
– Понимаю. – Гущин кивнул. – Вы были близки