Андрей Белый. Между мифом и судьбой. Моника Спивак
конечно, «сглаз».
В романе «Серебряный голубь» появляется выразительный образ – «злое око, око, Россию ненавидящее». Против него Дарьяльский пытается «потаенно воздвигать духа ограду» (СГ. С. 83), но, как известно, неудачно, он гибнет. Это определение, вложенное в уста героя романа, передавало личные переживания автора. Белый дважды повторяет найденную емкую формулу в письме Блоку (середина июня 1911-го). Так, он перечисляет ошибки их юности, в том числе излишний оптимизм, поспешные мистические фантазии, увлечение «неправильными» магическими экспериментами:
Мы не увидели, что по ту сторону был лес; тропинки с холма расходились, затериваясь в глуши; идя навстречу заре, мы удивились, что завеса заколдованного леса, вырастая, заслонила зорю. Мы обернулись друг к другу: между нами стояли стволы; между стволами мелькали оборотни. Мы думали, что мы уже провозвестники Света, и что за плечами одержанная победа; а Свет был лишь приглашением к будущему испытанию; мы себя вообразили уже рыцарями, а рыцарство должно увенчать в будущем наш тернистый путь (Белый – Блок. С. 408)363.
Новое, уже зрелое сознание Белого безошибочно определяет причину и всех личных бед, и «наваждения над Россией»:
<…> я нашел бодрость в том, что судьба моя, нечеловечески гадкое 1906–1908 года, есть отражение наваждения над всей Россией: «злое око, Россию ненавидящее» (посылающее и монголов, и евреев). То, в чем я сорвался, я назвал впадением в монгольство. Вдохновение от зари подменил я шаманством. Любовь к дали и подвигу подменил «заколдованной, темной любовью» – наваждением.
«Только скоро ль погаснут огни
Заколдованной, темной любви?»
Но когда я понял, что заколдованный круг образовался от медиумизма всех нас, и что главный виноватый – «злое око, Россию ненавидящее», чары смертного сна стали тихо спадать364.
В этом пассаже любопытны как явные отголоски тем, поднимавшихся Минцловой, так и корреляция между «злым оком, Россию ненавидящим», и колдовством (чарами, гипнозом, медиумизмом). Вообще, образ полоненной колдовскими чарами, подвергшейся «сглазу» России встречается у Белого часто. Например, в эссе «Луг зеленый»:
Россия уподоблялась символическому образу спящей пани Катерины, душу которой украл страшный колдун, чтобы пытать и мучить ее в чуждом замке. <…> пришел из стран заморских пан, назвавшийся отцом твоим, Катерина, – казак в красном жупане; пришел и потянул из фляжки черную воду, и вот стали говорить в народе, будто колдун опять показался в этих местах. И все предались болезненным снам. И сама ты заснула в горнице, пани Катерина, и вот чудится тебе, будто пани Катерина пляшет на зеленом лугу, озаренная красным светом месяца – то не месяц, то старый пан, пан отец – казак, в красном, задышавшем пламенем жупане, на нее уставился. Эй, берегись…365
В «Воспоминаниях о Блоке» (1922), характеризуя образ России в третьем, последнем томе его стихотворений, Белый прямо увязывает колдовские чары с магией «сглаза»:
Милая третьего тома: страдающий, униженный до Катьки и оскорбляемый лик – лик России. <…>
Письмо от середины июня 1911 г.
Там же. Ср. также у самого Блока в статье 1908 г. «Солнце над Россией», написанной к 80-летию Л. Н. Толстого: «Величайший и единственный гений современной Европы, высочайшая гордость России, человек, одно имя которого – благоухание, писатель великой чистоты и святости – живет среди нас. И неусыпно следит за ним чье-то зоркое око. Кто же это: министр ли, который ведает русскую словесность, простой ли сыщик, или урядник? Да неужели нам всем, любящим Толстого, как часть своей души и своей земли, было бы так странно и так страшно, если бы за душой и землей нашей следили только они? <…> Нет, не они смотрят за Толстым, их глазами глядит мертвое и зоркое око, подземный, могильный глаз упыря. И вот при свете ясного и неугасимого солнца, в несомненный день рождения Льва Николаевича Толстого, а следовательно, в день ангела и моего и тысяч других людей, – становится нам жутко <…>» (
Эссе вошло в сборник «Луг зеленый» (М.: Альциона, 2010). См.: