Варенье из падалицы. Алексей Алёхин
городское окно неведомо откуда залетело дачное цоканье пинг-понга.
Лишь одна выбившаяся из кроны ветка лепетала на ветерке…
Всю ночь во дворе орут, как лягушки в весеннем пруду, поставленные на сигнализацию автомобили.
На ногах у него были башмаки той внешности, какая могла бы заинтересовать Ван Гога.
К полудню ветерок прогнал по небу маленькое стадо овец, и снова там никого.
Ковылявший вдоль забора старик перегнулся пополам погладить кошку, будто отдал земной поклон.
Как всегда чуть боком, пролетела ласточка.
…Так и просидели на берегу до утра, пока Медведица не вычерпала своим ковшом все небо вместе со звездами.
Троллейбусная блондинка уехала в своем окне, а я в ее зрительной памяти так и остался с зонтом на остановке.
Человек с лицом телесного цвета.
Высказывался он веско, по-хозяйски формулируя всякую фразу – точно раскладывал по полкам штуки добротного сукна.
«Выплывать надо, выплывать!» – и сделал руками движение вроде брасса.
С ним было трудно говорить: он мыслил в масштабах области, а мне интересней мироздание.
Перед входом в ресторан у большого, как катафалк, черного джипа маленькой толпой стояли, тихо переговариваясь, мужчины в темных костюмах. Было похоже на похороны.
У дверей торчал бравовидный охранник.
Это что же – на том свете я повстречаю всех соседей по коммуналке? И тех райкомовских старперов, что цеплялись ко мне в выездной комиссии?
В то слабоумное время…
«А я ей в кактус-то кипяточку, кипяточку!..»
Между столиками в кафе прогуливался кот преуспевающего вида.
Потом подали сливовый джем, видом напоминавший солидол и вкусом тоже.
За нехваткой текстов в посмертное издание включили пухлый том истории болезни.
О, эти гнущиеся в руках типографа тяжелые кипы свежеотпечатанных листов!
К вымершим породам домашней утвари, вроде кофейников и чернильниц, теперь присоединились и пишущие машинки.
Вот подрастут вылупившиеся в словарном гнезде кукушата – и разлетятся по газетам.
В Париже выйдешь из музея на улицу – а вокруг все те же Моне с Писсарро.
Показывая пруды в королевском замке, гид рассказала, что в них плавают зеркальные карпы, выведенные еще Людовиком XIV.
– Я их так вкусно готовлю… – вздохнула старуха-экскурсантка из Израиля.
Пианист разошелся и наяривал так, словно запускал руку с засученным рукавом в мешок, набитый нотами, зачерпывал их там пригоршнями и швырял на клавиатуру.
– Это у вас цена или номер телефона?
Прислал стихи, отпечатанные на какой-то нервной пишущей машинке со скачущими буквами.
Когда С. заходит в редакцию, то тут же заполняет всю ее своими сумкой, ранцем, какими-то брезентовыми свертками в ремнях – точно тут расседлали лошадь…
Заточенная в стеклянной будке у подножия эскалатора дежурная не дает покоя своему микрофону, все время