Чезар. Артем Михайлович Краснов
и появились сами пакеты, которые она держала на двух пальцах, подчёркивая лёгкость. С Ирой пришло ощущение свежести. Я похлопал по кровати возле себя, но она села у зеркала, растирая лодыжки:
– Ноги отекли. Ты не выходил? Там чудесный день, но жарко и пахнет.
– Нет, я телек смотрел.
– Надо проветрить, – сказала она торопливо, но я помотал головой. Не надо. Не хочу слышать город. Не хочу ничего о нём знать.
– Нужно было ехать на природу, – заметила она. – Зачем тебе такой классный коттедж, если ты проводишь выходные в этой могиле? А там озеро…
– Там не озеро, там пруд. И он в эти дни цветёт.
– Ну и что? Там воздух и тишина.
– Да, – согласился я. – Нельзя уезжать, могут вызвать. Утром совещание. Пикулев из Ниццы едет, Рыкованов из Харпа.
– На оленях? – хмыкнула она ядовито. Ира не любила Рыкованова и разговоры о нём.
– И на оленях тоже. Знаешь, где Харп? Это Полярный Урал. У нас там хромовые рудники, а рядом – самая строгая тюрьма России, «Полярная сова». Полгода туда вообще не проехать.
Я снова похлопал по кровати. Ира приблизилась, растрепала мои волосы, но от объятий увернулась:
– Пить ужасно хочу.
Когда я зашёл на кухню, она шарила по шкафчикам, так и не сменив светлую блузку и розовые брюки на домашнюю одежду. На неё это не похоже: к вещам Ира относилась бережно.
Она всыпала в стакан пакетик какой-то муры и зажмурилась:
– Кайф. Вкус детства. Только сладко очень.
Я посмотрел на неё с недоумением. Она не успела прийти, но уже торопилась. Я достал из холодильника бутылку вина, но она замахала руками, звеня браслетиком.
– Нет-нет. Мне ещё ехать.
– Куда тебе ехать? Седьмой час.
– Мы же завтра улетаем. Надо выспаться, привести себя в порядок. Я только за вещами заехала.
Я сел, перекатывая холодную бутылку в ладонях. На ней зрели спелые капли конденсата. Меня охватило упрямство: я открыл вино, налил в первый попавшийся стакан и кивнул ей, но она лишь замотала головой.
– Зачем тебе это обучение? – спросил я. – Чего ты ещё в своём банке не знаешь?
– Я не хочу всю жизнь провести в кредитном отделе.
В августе Ире исполнится тридцать, и это пугает её. Она движется на лодке к водопаду, убеждённая, что если всё сделать заранее и правильно, если провести время плодотворно, если надеть спасжилет из бесконечных тренингов, в час тридцатилетия она будет спасена. Она хочет войти в четвёртый десяток правильно, словно после этого можно будет успокоиться и спокойно ждать следующего юбилея.
Наверное, она просто благоразумна. Свою красоту она расценивает как капитал, подверженный инфляции, и стремится инвестировать его. На моё сорокалетие она убеждённо заявляла, что жизнь только начинается, но когда я напоминаю об этом, говорит: у мужчин всё по-другому.
Она сидела на краю стула, прямая и строгая: наверное, так она и сидит в своём банке, привораживая клиентов и сотрудников. Мой