Осколки наших сердец. Мелисса Алберт
запястья тянулись шрамы. Эти шрамы были у нее всегда, но сегодня, казалось, выступали и пульсировали, как набухшие вены. Мне вдруг показалось странным, что никто никогда не рассказывал мне, откуда они взялись.
Папа в одиночку пытался расправиться с горой клецок и сказать что-то хорошее по поводу моего нового цвета волос. Хэнк весь ужин просидел, уткнувшись в телефон. По его ухмылке я поняла, что он переписывался с парнем, причем не со своим постоянным. Зря ему достались такие огромные голубые глаза и скулы, как у Кэза Бреккера. Такая красота у такого балбеса[2] – как лазерный пистолет в руках ребенка.
Вдруг мама вскрикнула.
Мы повернулись к ней все разом, даже Хэнк. Она зажала рот рукой и сплюнула что-то на ладонь. Рассмотрела и спрятала, осторожно согнув пальцы.
– Дана?
Она медленно повернула голову. Рука лежала на колене, другой она крепко сжимала стакан с водой.
– Что?
Он опустил вилку.
– Что там? Что ты достала изо рта?
Она спокойно смотрела на него.
– Кусочек панциря от креветки.
– Уверена? Я думал, ты зуб сломала.
Ее губы растянулись в притворной улыбке. Мы с братом посмотрели друг на друга, потом уткнулись каждый в свою тарелку.
– Роб, я похожа на человека, который лишился зуба и не заметил? Это был просто кусочек панциря.
– Как скажешь, – ответил папа. Больше за весь вечер никто ничего не говорил.
Разумеется, она лгала. Я тоже все видела. Она выплюнула что-то вроде твердого желтоватого камушка. Может, зуб был и не ее, но это был зуб, точно.
Возможно, кроличий.
В восемь я поднялась к себе. Лежала в кровати, посасывала кубики льда и листала графический роман, который Ричард дал мне почитать. Но перед глазами стояло мамино лицо. То, как она смотрела на меня, пока не поняла, что это я. И этот странный жест – ладонь со скрюченными пальцами. Как нестройный аккорд, который я уже слышала. И кролик, мертвый, с глазами-стекляшками.
– Айви? – Мама постучала в дверь и, не дожидаясь ответа, вошла.
Я проглотила кубик льда и поморщилась: тот резанул меня по пищеводу, как лезвие конька.
– В чем дело?
– Зашла спросить, как ты себя чувствуешь. Фи сказала, что дала тебе бальзам.
Губа болеть перестала, и я совсем о ней забыла. А сейчас коснулась ее мизинцем и поняла, что припухлость почти прошла.
– Да. Он помог.
– Хорошо. А волосы… – Она побарабанила пальцами по дверному косяку. – Мне кажется, тебе идет. Как у актрисы из старого голливудского кино.
Я не знала, как реагировать на эту явную ложь. Она подняла с пола грязную футболку, сложила, положила на кровать. Она вела себя странно: обычно она не убирала в наших комнатах. Увидев беспорядок, не тянулась сразу наводить чистоту.
– Той ночью, – проговорила она как бы невзначай, разглаживая рубашку, – ты сказала, что Нейт резко свернул с дороги.
– Да.
Она посмотрела мне в глаза.
– А что там было, на дороге?
Я натянуто улыбнулась.
– Кролик.
Она
Герой фэнтези-цикла Ли Бардуго «Шестерка воронов».