Правила Мерджа. О. Стужев
и задумчиво вздохнув, выливал янтарную жидкость обратно и, не попадая трясущимися руками точно в горлышко бутылки, оставлял желтоватые пятна на белой скатерти. Большие старинные напольные часы величественно пробили половину третьего утра. Отчаявшись забыться сном, чертыхнувшись про себя в адрес своей благоверной, он решительно налил стопку и, выпив одним махом, пожевал дольку лимона, аккуратно отделив корку от заветрившейся и ставшей суховатой мякоти. Поморщившись не от коньяка, а от кислоты заморского фрукта, и чувствуя успокаивающую теплоту, растекающуюся по телу, немедленно налил еще, немного не рассчитав и перелив через край, и махнул вторую, далеко назад запрокидывая голову. Алексей Владимирович пил очень редко – делая карьеру дипломата, следует быть крайне осторожным. Бахус не был божеством, которому он поклонялся. Даже на официальных торжествах он только держал бокал с шампанским или вином в руке, время от времени поднося его к губам, растянутым в официально приветливой улыбке. Сейчас вторая рюмка успокоила его. Сев в кресло, он стал смотреть в окно на безлюдные в этот час арбатские переулки. Снег, падавший уже почти сутки, забелил черные полосы проезжей части, и свет уличных фонарей, отражаясь от него и от медленно падавших снежинок, сделал обычно скучный вид похожим на декорации Большого театра к мизансцене дуэли Онегина с Ленским. Он даже не удивился тому, как причудливо работает человеческий мозг и одна ассоциация, как триггер, открывает путь к другой, такой нужной и одновременно такой забытой, проход к которой до поры был наглухо закрыт для линейного сознания. Сердце Алексея Владимировича екнуло и забилось чаще. Но он уже знал, что шанс на спасение, тонким лучиком света мелькнувший из-за туч среди бушующего урагана, все-таки есть.
Много лет назад, в самом начале трехмесячных сборов для принятия присяги после пяти лет на военной кафедре, Алексей Владимирович, тогда просто Леха, как и все курсанты, в кирзовых сапогах и портянках с запекшейся кровью, регулярно сочащейся из мозолей, кое-как ковылял в строю, выкрикивая слова песни о солдате, собирающемся вернуться через два года при условии ожидания его девчонкой, плакать которой не рекомендовалось. Других вариантов развития событий песня не предполагала, и единственным утешением Лехи было только то, что он не солдат, а курсант, и ждать его надо не два года, а всего-то три месяца. Однако сокращение срока, даже такое значительное, мало что меняло, учитывая непростые обстоятельства непростых людей. Девушка, на которую Леха положил глаз, была весьма привлекательна собой, но проблема коренилась совсем не в этом. Она была дочкой ответственного работника международного отдела ЦК КПСС, и помимо пары дюжин джинсов типа «Леви Страус» и прочих чуждых советской молодежи шмоток могла похвастаться бóльшим числом женихов, чем было у пресловутой Пенелопы за двадцать лет скитаний Одиссея. Сам молодой курсант тоже был не из крестьян. Его семья твердо удерживала позиции в партийной элите одной из пятнадцати социалистических