Русская революция. 1917. Александр Керенский
в тех самых комфортабельных меблированных залах, куда еще недавно величественно являлись воевать с Думой, презрительно и высокомерно именуя депутатов «невыносимыми болтунами».
Вечером 12 марта революционные войска полностью овладели Петроградом. Старая государственная машина перестала функционировать. Многие министерства и правительственные здания заняли революционеры. Другие, включая здание охранки, полицейские участки, суды и т. п., были подожжены. Мы собрались в Думе для создания центра по руководству войсками и восстанием. Время от времени казалось, толпа вот-вот затопит Думу, потом она отступала, давая нам время для передышки. Таврический дворец содрогался до основания, угрожая рухнуть под напором гигантских людских потоков. С виду он больше смахивал на военный лагерь, чем на место работы законодательного собрания. Повсюду, в дворцовом дворе и саду, ящики с патронами и ручными гранатами, составленные в козлы ружья, пулеметы, боеприпасы, кругом солдаты, среди которых, увы, виднелись только единичные офицеры.
В первые дни революции я не выходил из дворца, не видел революционного города. Единственный раз ночью 15 марта провел несколько часов до утра у себя. Видел только патрули на уличных углах, кучки сильно возбужденных людей, явно всю ночь не спавших, бивуачные костры солдат, расположившихся лагерем вокруг Таврического дворца, горевшие казармы жандармерии, где меня еще недавно допрашивали.
Работа не позволяла покидать дворец. Мы сидели там, как в штаб-квартире воюющей армии. Не видели боев, не слышали криков раненых и убитых. Узнавали о происходящем только из донесений, телефонных звонков, рассказов очевидцев. Мы не знали подробностей, но перед нашими глазами разворачивалась общая картина событий. Мы делали все возможное, чтобы направить восстание к конкретной цели, придать ему определенную форму, организовать революционные силы.
Вспоминая сегодня эти события, я стараюсь распутать клубок, воскресив по прошествии времени последовательность наиболее памятных эпизодов. Нов тот момент происходившее представлялось мне непрерывной цепочкой постоянных напряженных действий. Сообщения поступали со всех сторон, следуя одно за другим с головокружительной быстротой, сотни людей обращались к нам за указаниями, предлагали свою помощь, отвлекали внимание, давали советы, сердито кричали. Толпа то и дело приходила почти в истерическое состояние. Нам же требовалось прежде всего хладнокровие, ибо нельзя было терять ни минуты, нельзя было подавать вид, будто мы лишились уверенности. Надо было решать, какие вопросы ставить на заседаниях, какие отбрасывать и какие откладывать, куда отправлять в подкрепление тот или иной отряд, тот или иной броневик, что делать тому или иному полку. Приходилось думать о размещении сотен арестованных, для которых уже нигде не находилось места; привлекать на революционную сцену способных, созревших для борьбы людей; надо было, наконец, устраивать и кормить тысячи человек, трудившихся с нами в Думе. Мы постоянно отвлекались на бесконечное