Три желания Мэйв. Джули Берри
ты здесь делаешь? – требовательно вопросила я Тома.
Его брови удивленно приподнялись.
– А ты что тут забыла? – Он указал на койку и мои разоренные пожитки. – Это твоя новая спальня?
Я промолчала: слишком злилась на него и слишком волновалась о жестянке. Он ведь явился за ней! Сначала мое сокровище стащила одна крыса, а теперь зарится другая! Не сегодня, благодарю покорно.
Я так ничего и не ответила, а Том присел на корточки и заухал, обращаясь к сове.
– Вижу, ты познакомилась с Моррисом.
Большая птица повернула голову к Тому, а потом неуклюже поскакала к нему. Одним крылом сова помогала себе, другое, шаркая, волочилось по земле. На нем не хватало нескольких длинных перьев.
Жестянку сова оставила. Как только птица удалилась на безопасное расстояние, я бросилась к своему сокровищу и крепко его схватила.
– Моррис? – переспросила я.
– В честь забавного танца, который он исполняет, когда передвигается, – объяснил Том.
Ни за что бы этого ему не сказала, но имя сове подходило. Дома, в Лутоне, на майской ярмарке часто плясали «моррис» – народный танец. Мне нравилось любоваться танцорами в белом, которые дружно прыгали и скакали, размахивая платками.
Правда, Моррис размахивал только крысиным хвостом, зажатым в клюве.
Фу!
– Как ты сюда попал? – спросила я Тома.
Казалось, отвечать ему не хочется, и все же мальчишка указал в глубину подвала:
– Через заднюю дверь. Прошлым летом, когда мы нашли Морриса, я догадался, как вскрыть замок.
– «Мы»? – прищурилась в темноте я.
– С Джеком, моим другом из приюта. Мы наткнулись на Морриса в парке. Он был еще молодой, а крыло сломано. Он бы умер.
Я снова посмотрела на сову.
Птица заглотила крысиный хвост, посмотрела на меня и моргнула.
– Как это мисс Саламанка еще не пронюхала, что здесь живет сова?
– Сюда редко кто-нибудь спускается, – ухмыльнулся Том. – А Моррис в основном ведет себя тихо.
– Значит, вы с Джеком приходите сюда, чтоб ухаживать за совой?
Том покачал головой.
– Джек уехал. Его услали на север, на ткацкую фабрику.
– Наконец получил свободу?
Том помрачнел.
– Туда всех отсылают, кому пятнадцать стукнуло. Каждые три месяца они приезжают за новой партией сирот.
Партия. Будто скот. Я вспомнила, как отец рассказывал об условиях на тех фабриках. Ткачи круглый год, больные или здоровые, трудились с раннего утра до поздней ночи. Выходной полагался только один – воскресенье. Фабрики часто нанимали детей, ведь платить им можно было мало – лишь бы хватало на еду и жалкий кров. В воздухе в цехах было столько шерсти, что многие рабочие начинали страдать легочными заболеваниями в самом юном возрасте.
Из открытой двери повеяло холодным воздухом.
– Сколько тебе лет, Том?
Из-за отблесков свечи у него залегли глубокие тени под носом и бровями.
– Четырнадцать.
Всего