Возвращение Жигана. Виктор Галданов
не изменится, я буду у вас.
– В любое время.
– Договорились, – заключил я.
Мы спустились вниз. В дверях она сказала:
– Я открою вам гараж.
Я сел в машину и развернулся. Тем временем она открыла гараж, и я въехал.
Выйдя наружу, я спросил:
– Вы завтра целый день будете дома?
– А что?
– Днем мне может понадобиться машина.
– С утра я иду по магазинам, а после двенадцати я все время буду дома.
– Вот и славно. – Я взглянул ей в глаза. – Еще раз спасибо.
Она пристально смотрела на меня. Она уже пришла в себя, и выражение ее лица на первый взгляд было бесстрастным. Но где-то там в глубине ее глаз притаилась саркастическая и многообещающая улыбка. Наконец она отвернулась и стала закрывать двери гаража.
Я пошел по дорожке от дома, вышел на тротуар и повернул по направлению к Свободной улице. Я улыбался, мне понравилось, что она обо мне подумала: решила, что покорила меня. Это могло оказаться полезным. Приблизившись к Свободной, я обратил внимание, что дождь перестал.
4
На перекрестке я повернул налево. Я шел мимо кинотеатра «Восток», гастронома, военного универмага и кондитерской Берковича. В детстве мы любили стоять и наблюдать за круговертью, царившей в дверях этого магазина. Берковичем звали его самого первого, еще дореволюционного владельца, а в наши дни это был просто кафетерий.
Это было лучшее зрелище на Свободной. К тому же зимой с десяток уличных пацанов могли найти себе там пристанище и просто обогреться. Костя Пчелинцев, Игорь Гордиенко. Свинтус, Дабыч, Колька Капралов, ну и, конечно, я. Мы привыкли встречаться здесь перед походом в кино, а если у нас не было денег на это развлечение, мы торчали там, пока не закрывался магазин и приходило время возвращаться домой. Свинтус, Дабыч, Костя… Интересно, что сталось с ними?
Олег тоже был среди них. Но что стало с ним, я знал. И в этом еще предстояло разобраться.
Я оказался на Зеленой. На углу, где раньше был бакалейный магазин Манушака, стояло то же здание, но уже желтое. Вывеска «Бакалея-Гастрономия» исчезла, теперь это был «Sоny & Panasonic», а за стеклом вместо бутылок с лимонадом, которые раньше стояли на выцветшей желтой бумаге, высились штабеля телевизоров и видаков. В конце улицы, далеко отсюда, был железный забор, а за ним – пустырь, покрытый бурой травой, повергающей всех в уныние. Узкая сырая болотистая полоса – здесь все мы могли как будто исчезнуть, а потому делать, что заблагорассудится. Во всяком случае, я привык бывать там, и некоторые другие тоже. Но потом у Лерочки Марочкиной появились штаники, и она стала брать по пятачку за просмотр в кустах в паре с Кристинкой, которая стояла на стреме. Олег никогда там не был, но знал об этом развлечении, и когда я приходил домой, он читал свой «Моделист-конструктор» и не заговаривал со мной. В этих случаях я чувствовал себя ужасно. Иногда он так долго выдерживал молчание, что мама приказывала ему идти умываться и ложиться спать.
Он закрывал журнал и, не глядя на меня, поднимался в спальню. Когда я входил в темную комнату, то знал, что он не спит и думает обо мне. Я подолгу не мог