Третья террористическая. Андрей Александрович Ильин
лист бумаги и написал расписку, где не было указано, какая организация и для чего изымает «черный ящик», а было просто написано, что некто Ларин В.П. взял на время прибор – одна штука, инвентарный номер… и компьютер «ноутбук» – одна штука. Число и роспись…
И гости быстро, даже быстрей, чем явились, ушли.
Завлаб вопросительно посмотрел на замершее возле двери начальство. Но его вышестоящий начальник только многозначительно пожал плечами. Мол, что я могу поделать – это же ФСБ, с ними не поспоришь!..
«Черный ящик», как обещали, вернули на следующий день. В целости и сохранности.
И попросили вернуть расписку…
Запись была та же самая.
«Отказ двигателя… Падаем, Сережа!.. Падаем, твою мать!..»
Но куда‑то подевалась фраза:
«Удар… кажется, левый двигатель…»
И исчезли показания некоторых приборов. В тех местах, где была запись этой, насчет удара, фразы и показания приборов, «носитель» был поврежден. Возможно, во время аварии.
Доказать что‑либо было невозможно, потому что внутренности «ящика» действительно кое‑где пострадали, но пострадали в других местах, что завлаб точно помнил. Или, может, он ошибся, может, этих слов не было?
Подтвердить свои подозрения он не мог, потому что никаких следов записи ни в «ящике», ни на ноутбуке не осталось. И нигде – не осталось. Разве только в авиадиспетчерской?.. У него был приятель в авиадиспетчерской службе аэропорта, который вел «борт» в последнем его полете. И завлаб, порывшись в служебном справочнике, нашел нужный ему телефонный номер. Ага, вот он…
С минуту он трепался со старым, еще с тех времен, приятелем о семье, погоде и продвижении по службе. А потом спросил:
– У тебя там нет поблизости записи переговоров с упавшим «бортом»?
– Ну ты же знаешь наши порядки, – ответил приятель, намекая на установленный порядок получения служебных записей и документации с грифом ДСП.
Порядки он знал. В этих порядках царил такой беспорядок!..
– Ладно, не надо записи. Просто скажи, ими никто не интересовался, кроме меня? – аккуратно спросил завлаб.
Но куда‑то подевалась фраза:
«Удар… кажется, левый двигатель…» И исчезли показания некоторых приборов. В тех местах, где была запись этой, насчет удара, фразы и показания приборов, «носитель» был поврежден. Возможно, во время аварии.
Доказать что‑либо было невозможно, потому что внутренности «ящика» действительно кое‑где пострадали, но пострадали в других местах, что завлаб точно помнил. Или, может, он ошибся, может, этих слов не было?
Подтвердить свои подозрения он не мог, потому что никаких следов записи ни в «ящике», ни на ноутбуке не осталось. И нигде – не осталось. Разве только в авиадиспетчерской?.. У него был приятель в авиадиспетчерской службе аэропорта, который вел «борт» в последнем его полете. И завлаб, порывшись в служебном справочнике, нашел нужный ему телефонный номер. Ага, вот он…
С минуту он трепался со старым, еще с тех времен, приятелем о семье, погоде и продвижении по службе. А потом спросил:
– У