Причал моей осени. Балансируя на краю. Настасья Карпинская
сть этого, простимулировать мой страх.
– Что именно, Лен?
– Скотство это его. Так нельзя жить! Ну, нельзя, Лер! Ты же себя не на помойке нашла. Ты же знаешь, чем это все заканчивается. – Знала, но как девяносто девять процентов женщин наивно полагала, что у меня-то все будет по-другому, главное в этом во всем слово было «наивно». Надеяться на пресловутое «авось пронесет» это уже что-то из области менталитета, почти не излечимо.
– А что я должна сделать? К родителям идти на поклон? Мол, вы правы были, примите обратно дуру. Ты понимаешь, что это еще хуже.
Ленка знала и за*бы моей матери, и молчаливую поддержку этих загонов со стороны отца, знала, сколько я схавала этого, пока с ними жила, поэтому, стиснув зубы, промолчала, и, вытащив сигарету из моей пачки, закурила.
– Переезжай ко мне, – выдохнув дым в потолок своей малометражной хрущевской кухни, выдала Ленка. Прям гений, куда деваться…
– Куда? Будем, как гастарбайтеры жить, штабелями на полу спать? – учитывая, что в этой съемной однокомнатной конуре она ютилась с тремя своими сыновьями, так бы оно и было.
– Да, лучше так.
– Я выгребу, Лен, не переживай. Работу найду и с первой же зарплаты съеду. Хватит, насиделась дома.
Когда-то мой благоверный сладкими речами вынудил меня уйти с работы. Работа была не престижная, и он убедил меня, что держаться за нее нет смысла, тем более именно она, по его мнению, могла отражаться на моем здоровье и являться той самой причиной, по которой я не могла забеременеть. “Нагрузка и стресс могут очень пагубно сказываться на твоем организме”, – методично втирал мне муж, втирал качественно и постоянно, так что я и сама в это верить начала. В общем, мозг он мне поимел знатно, настолько, что я уволилась и примерила на себя роль примерной домохозяйки, как он и хотел.
– Как бы поздно не стало, – произнесла Ленка, намекая на самый плохой исход ситуации.
– У него кишка тонка, не решится.
Димка мог доводить лишь морально: бить по нервам, манипулировать, выводить на эмоции, топить в чувстве вины, которое сам же и взращивал все эти годы, но физически он никогда не воздействовал, ни разу. Вот и сегодня после очередного морально пизд*ца я сдерживалась из последних сил, не давая волю слезам, дабы не показать, что его умелые манипуляции достигли цели, и эффект есть. Я дождалась, пока он свалит из квартиры и, прихватив бутылку шампанского, чтобы совсем не поехать кукухой, пошла к Ленке, к моему оплоту спокойствия, моему спасательному кругу, за который я держалась, потому что, если бы не ее присутствие в моей жизни, то, наверное, я бы давно вышла в окно или наглоталась таблеток. Держала только она меня своим примером, своей стойкостью: уйти от мужа в один день, забрав с собой трех несовершеннолетних детей, вытягивая их финансово самостоятельно без помощи папаши, отражая бесконечные удары от нашего *бучего общества с их бесконечным осуждением и перемыванием ее костей, проявляя железную стойкость, вкалывая на двух работах, еще и подрабатывая, если кто из знакомых подкидывал какую-то халтуру. Она была для меня образцом несгибаемости и силы духа.
– Порой задаюсь вопросом, почему все так? Почему нам так не везет с мужиками?
– Потому что, то, что нам с тобой попалось, это не мужики, это особи мужского пола, а это, как оказалось, разные понятия. Жаль, сразу не рассмотрели.
– Ну, ты хоть детей нарожать не успела, а я, видно, совсем слепая была.– Выдохнув произнесла Ленка опрокидывая в себя остатки шампанского в бокале и разливая по новой порции.
– Жалеешь?
– Лишь о выборе, о том, что раньше не прозрела, а о детях ни разу не пожалела. Это единственное, за что я ему благодарна.
Ленка была права. Дети, это единственное, что хорошо получалось у мудака Зорина, если не считать рукоприкладство в отношении своей жены. То тоже было идеальное, филигранное, продуманное и жестокое. Если бы она в процессе одного такого перфоманса не у*балась головой об угол кухонного шкафа, оцарапав лицо, то х*р бы кто увидел, что у них что-то не в порядке в семье. Да, Ленка была зашорена, ибо такие твари, как ее Зорин и мой мудак Данилов знают, как качественно промывать мозг. Только он не учел одного – есть вещи посильнее инстинкта самосохранения, который, как оказалось, можно обойти. Последней каплей было, когда эта тварь ударила пятилетнего ребенка, их среднего сына Мирона так, что тот впечатался в стену. Это была точка, точка отсчета для нее, как для матери. Шоры слетели и она, поднявшись с холодного пола кухни, растирая слезы вперемешку с кровью по своему лицу, у*бала этой твари табуретом, хлипкая конструкция из Эконом мебели рассыпалась на части. Зорин осел, выключившись, и она, подняв всех детей с кроватей, собрав вещи, что могли вместиться в найденные сумки, выбежала из квартиры в никуда, в ночь с пятью тысячами рублей в кармане, даже не представляя, куда может пойти. Это был ее ад, из которого она вырвалась. Это была ее боль, ибо подобные шоры сдираются только с кровью и кожей, по-другому никак. И плевать она хотела на тех, кто за ее спиной говорит, что она сука, что оставила детей без отца, что хоть какой-то мужик, это лучше, чем совсем без мужика. Плевала она на это с высокой колокольни,