Не отпускай моей руки. Александра Турлякова
я тоже не люблю. Нехороший человек…
– Он не просто нехороший человек. Это очень злой и жестокий человек. Это – наёмник. У него совершенно нет жалости. Вообще ничего хорошего! Ничего святого нет!
– Это он ломал вам пальцы? – Эллия спросила шёпотом, сердце её замирало.
– Он сам… лично…
– А лицо? Это тоже он вас резал?
– Он… – Арольд кивнул, не сводя глаз с лица графской дочери.
Эллия вздохнула. Сначала она думала, что на лице пленного грязь, но после дождя, да и за время болезни смогла рассмотреть его близко, и поняла, нет, это не грязь. Это кровь от порезов размазалась, засохла и въелась в кожу. Но дождь отмыл её, остались только тонкие шрамы порезов.
– Мне так жаль.
– Это ваш отец приказал! Он отдал меня в руки этого Аина! И ваш отец не лучше его! Он…
– Нет! – она возмущённо перебила. – Не говорите так! Вы не знаете его! Он может быть очень добрым, все его уважают здесь. Он любит меня…
Теперь и Арольд перебил её:
– Знаете, это как волчонку доказывать, что его папа – волк – жестокая бессердечная тварь, он всё равно его любить не перестанет.
Повисла долгая утомительная пауза, и в течение её они смотрели друг другу в глаза. Арольд заметил, как девушка оскорблённо нахмурилась, хрипло задышала, возмущённая его словами об отце. Эх, зря он, наверное, так резко. Никакой она не волчонок даже при своём отце-волке, она добрее его, и сердце её полно милосердия, она ещё умеет сострадать. Вот граф, граф другое дело, но она… Она – нет. Ещё нет. Пока нет. Да и будет ли такой, как отец? Она же девушка. Девушки должны быть мягкими, добрыми, должны жалеть и любить ближних. Как она, например.
И он сразу же вспомнил свою мать, графиню Эйвин Орантскую. Она тоже женщина. Но особого милосердия и сострадания к ближним Арольд в ней не помнил.
Может быть, это умение сочувствовать другому, сопереживать даже врагу пропадает в женщинах с годами? И эта Эллия тоже всё это растеряет с возрастом? И превратится в подобие своего отца. Станет такой же жестокой, требовательной и мстительной.
Кого она, собственно, потеряла? Что она за свою жизнь видела? Она живёт-то от силы всего пятнадцать лет, вот и не озлобилась ещё. Это отец её, граф Годвин, всех трёх сыновей похоронил, а последнего как раз в войне с Орантом. Вот он и злобствует, и злится, и на Арольде сорвался.
И она с годами озлобится, будет мстить и делать другим больно. Вряд ли, нет. Как в народе говорят: «Яблоко от яблони далеко не укатится…» Вот и она… Дочь своего отца, графа Годвина.
– Извините… – шепнул всё же.
Она всё-таки ухаживала за ним, искренне переживала, она была рядом, когда ему было плохо. Наверное, не надо было так. Она этого не заслужила.
Она молча постояла ещё немного и пошла к кухне. Арольд проводил её взглядом и обессиленно прислонился к каменной кладке колодца.
Ох, зря он так. Она разговор начала с того, что спрашивала о его самочувствии, о том, чего он хочет поесть. А есть хотелось, очень хотелось. И чего бы он поел? Тарелку горячего овощного супа со сметаной,