Не отпускай моей руки. Александра Турлякова
и вытянул ногу с цепью, провернул кольцо кандала, чтобы найти штифт, и подтянул ногу к себе. Как же неудобно это делать на себе! Да когда и рука ещё вторая толком нерабочая! Эх, неужели всё насмарку?
– Давайте, я помогу? Говорите, что мне делать!
Она сидела рядом, держа свет, и испуганно вжимала голову в плечи, когда в небе сверкала очередная молния.
– Зубило… Его надо держать прямо и крепко, чтобы я мог ударить по нему молотом. Понимаете? Я буду сильно бить, важно, чтобы вы не дрогнули, иначе я попаду либо вам по рукам, либо себе по ноге, и к сломанной руке у меня будет ещё и сломанная нога. Понимаете?
Она глядела на него тревожно и с испугом, понимая всю серьёзность, но отступать не собиралась, и от этого в сердце Арольда даже родилось уважение к ней. К ней – к дочери врага!
– Хорошо, – она кивнула, – я постараюсь…
– Постарайтесь, пожалуйста, иначе будет больно, сильно больно… либо мне… либо вам…
Эллия кивнула, понимая всё. Светильник пришлось поставить на землю. Арольд очень аккуратно всё перепроверил, находя расклёп на штифте почти наощупь, упёр в него острый зуб зубила и глянул в лицо графской дочери, шепнул:
– Держите вот так, крепко и прямо… двумя руками…
Он пытался помогать своей перебинтованной рукой, но, когда Эллия крепко вцепилась обеими ладонями, всё же отпустил металлический стержень зубила.
– Готовы? – переспросил, перехватывая рукоять тяжёлого молота в правой руке, ждал очередного раската грома и стискивал зубы от напряжения. Только бы она справилась, только бы…
И тут сверкнула молния прямо над их головами, а потом почти сразу – гром! Эх, как же он внутри порадовался, что не ударил во всю силу! В последний момент руки девушки дрогнули, и зубило ушло вбок, молот скользнул по нему и опустился на ногу…
– Чёрт! Чёрт! О, Господи! Боже… Боже мой… – невольно вырвалось у Арольда, он бросил молот и закусил зубами кожу на тыльной стороне ладони, чтобы не закричать от боли во весь голос. А на глазах сами собой слёзы навернулись. Как же больно… Как больно… О-о-о!
Только потом он услышал, как рядом извиняется эта бестолковая дочь графа Годвина:
– …Простите! Простите меня, пожалуйста! Это я… я виновата! О, Господь милосердный! Ох, что же это… Простите меня…
– Зачем? Зачем вы? Я же просил… – выдохнул Арольд чуть слышно.
– Простите меня! Пожалуйста… – Она смотрела огромными глазами, и в них сверкал живой огонь лампы, а отсветы молний делали лицо белым. – Я боюсь… боюсь грозы… этот гром…
– Боже… Я нарочно ждал грома, чтобы никто не слышал звона… Вы что, не поняли этого?
– Я поняла, но мне всё равно страшно…
– Не бойтесь… – прошептал Арольд со вздохом, подбирая зубило. – Вы делаете богоугодное дело, Богу не за что вас карать, поверьте мне…
– Как вы? Ваша нога…
Арольд пошевелил стопой левой ноги в сапоге и ответил негромко:
– Терплю… но если вы сделаете так снова, я останусь без ноги… И… и это больно, поверьте… Поэтому